Со времен Советского Союза по всей стране 26 августа празднуется День шахтера – профессиональный праздник рабочих, чей нелегкий и опасный труд развивает российскую экономику и приносит в наши дома тепло. О выборе профессии горняка, первом спуске в подземную шахту и о том, как сегодня меняется профессия «Нашему университету» рассказал кандидат технических наук, заведующий кафедрой горного дела Горного института СВФУ Андрей Петров.

Оказывается, вы родились в Хабаровском крае…

Да, в городе Комсомольск-на-Амуре. У меня там жили, учились и работали родители. Отец решил остаться там после армии, встретил мою мать. Он учился в политехническом институте на кораблестроителя и одновременно работал на военном заводе – строил подводные лодки. Мама была после ремесленного училища, воспитывалась в вилюйском детдоме, а отец родом из Мегино-Кангаласского улуса. Они встретились в Комсомольске-на-Амуре как земляки, а потом поженились. Мать работала слесарем на авиационном заводе имени Гагарина.

Когда мне было четыре года, мы переехали в Якутию, сначала с матерью, а через два-три года приехал и отец. В итоге все остальное детство я провел здесь и окончил физико-математический класс Бютейдяхской средней школы Мегино-Кангаласского района.

Что повлияло на ваш выбор физико-математического направления?

Выбор был достаточно слепой. Сначала я пытался поступить в Томский политех на электроэнергетическое направление, но не получилось – не прошел по баллам. После я работал в совхозе «Орджоникидзевский» Орджоникидзевского района ЯАССР.

Родители настаивали на том, чтобы я поступал в вуз, но моим желанием тогда была служба в армии. Тем не менее, я все равно приехал в Якутск, посмотрел специальности, искал технические направления, но были только строительные, геологические и горные. Так, я пошел в горняки, поступив на горное отделение инженерно-технического факультета в Якутском государственном университете, и не пожалел.

То есть, со школьной скамьи у вас не было цели стать горняком?

Конечно, я даже представления не имел, что такое шахта и быть шахтером, разве только по фильмам ориентировался немного. Первый раз в шахте побывали на втором курсе, нас отвезли на практику в Джебарики-Хая в Томпонском районе. Впечатление было очень сильным. Среди моих товарищей был Семен Карпов из Чурапчинского улуса – он, выходя из шахты, сказал: «Я туда больше не полезу». Но так вышло, что после окончания университета товарищ долгие годы работал в «подземке» горным мастером, начальником участка в Депутатском. Такое бывает!

Помните ли вы свое первое впечатление, когда лицезрели подземное царство?

Страха как такового не было, наоборот, было очень интересно. Мы впервые увидели, как работает комплекс, добывающий уголь: крепления сломанные, все нависает, кажется, что в одну секунду все рухнет на тебя, но раз люди ходят, значит, закреплено. Помню, была холодная вода по колено и запах подземелья. В шахте очень специфический воздух – он везде одинаковый, его невозможно ни с чем спутать.

Считалась ли профессия шахтера для вас в студенческие годы геройской?

Такого ощущения не было, просто было интересно, каково работать в подземелье. Это, конечно, не строительство – класть кирпич на кирпич на свежем воздухе, в шахте своя романтика. На дальнейшую судьбу работы горняком сильно повлияло то, что я первую производственную практику проходил в горно-таежном регионе под названием Горная Шория – это юг Кемеровской области. Тогда студентов на практику отправляли по всему Советскому Союзу. Я поехал туда совершенно один. Сначала прилетел в Новосибирск, потом в Кемерово, а после на поезде направился в поселок Таштагол. Приехал, а там удивленные глаза: «Вы откуда?» Местные ведь ни разу не слышали о Якутии, для них это было в диковинку.

На месте практики мне сказали, что могут взять только дублером – то есть стоять рядом и смотреть, работа была без оклада. Было обидно, все же ехал в такую даль. Но так получилось, что рядом сидел пожилой человек, позвал на рудник. Оказывается, это был начальник кадрового отдела соседнего рудника Шерегеш. Когда я прибыл на место, главный инженер рудника не хотел со мной возиться, сказав: «Кто возьмет, у того и оставайся». Рудник был большой, соответственно, участков тоже было много. Так, на одном проходческом участке меня взяли учеником слесаря –отработал почти два месяца, бригада была дружная. Там был пожилой, очень авторитетный ветеран войны, которого все звали «Дед», он меня многому научил. Вмест ремонтировали технику, монтировали все вокруг, многое тогда перепробовал. У меня до сих пор дома лежит удостоверение машиниста погрузочной машины. На руднике было много практикантов со всего Союза – с Москвы, Ленинграда, Кузбасса. Я был один из Якутии.

Следующую практику проходил уже на Сахалине. Я тогда решил обязательно побывать в этом месте – хорошо учился, поэтому была возможность выбора. Практику проходил на шахте «Ударновская» – там добывают уголь, в ней я проработал больше месяца. Там же сдал квалификационный экзамен на горнорабочего очистного забоя пятого разряда с правом управления механизированным комплексом.

Еще были строительные отряды. С ребятами после первого курса поехали в Намцы на строительство коровника, а после второго отправились в Нижний Куранах в Алданском районе, строить трубопровод на обогатительной фабрике, тоже почти по профилю обучения. Неплохо зарабатывали. Денег хватало и на отдых, и на одежду, и на новый учебный год.

Как родители реагировали на то, что вы были вдалеке от них?

Особо не волновались. Я ведь был старший в семье. По моим стопам еще пошел самый младший брат – он сейчас кандидат технических наук, работает в Институте горного дела Севера СО РАН. Остальные выбрали рабочие специальности.

Если сравнить горное дело в Советском Союзе и в наше время, какие раньше были плюсы и минусы?

Плюсом было то, что раньше были крупные государственные предприятия со строгой структурой. Горное производство было отнесено к категории опасного производства, поэтому дисциплина и охрана труда соблюдались в первую очередь. Во времена СССР было меньше аварий, чем сейчас. Человек действительно был на первом месте, сегодня же, к сожалению, для многих важнее прибыль. К тому же, практически все владельцы – частные лица.

Сейчас все горные предприятия хоть и называются акционерными, но это все равно частный капитал. Во главе предприятий ставятся наемные менеджеры, на них оказывается огромное давление с целью получения прибыли с минимальными затратами. Наемный руководитель понимает, что это плохо, но ничего не может поделать, так как завтра может вылететь с работы. Это огромный минус. Страдают прежде всего рабочие. В советское время по уровню безопасности был жесткий контроль со стороны Ростехнадзора. Сейчас возможности этой службы резко ограничили законодательными и нормативными актами и они не имеют возможности жестко контролировать производство. «Не кошмарьте бизнес», говорят.

Как можно изменить сложившуюся ситуацию?

Не знаю, если ситуацию не меняют такие крупные аварии, как на руднике «Мир». Прежде всего рабочим нужно бороться за свои права – профсоюз должен активно работать, как на Западе. Если уж живем по-западному, то и профсоюз должен быть соответствующим.

Взглянем на современную молодежь. Интересуются ли нынешние студенты горным делом? Есть огонь в глазах?

Есть очень целеустремленные студенты и те, кто просто из интереса решил попробовать себя в этом деле. У нас много потомственных горняков – я выпустил уже пять-шесть детей своих однокурсников. Бывает, что иногда откровенно слабенькие студенты выпускаются, потом едут, например, в «АЛРОСА» и становятся хорошими практиками. Одно дело – студенческая жизнь, другое, когда внутри что-то замкнется и человек понимает, что и как надо делать. Есть люди, которые, на первый взгляд, слабо учатся, а потом очень хорошо проявляют себя на практике. Вообще, практика сильно влияет на студентов, ведь там все до человека доходит через руки.

Сейчас студенты-практиканты не особо нужны частникам. Их надо трудоустраивать, предоставлять общежитие, спецодежду и, самое главное, нести ответственность за молодого человека. Поэтому сейчас трудно устроить студента на практику. Часто приходится через личные контакты выходить на связь, уговаривать. Но мы стараемся исправить ситуацию, например, сейчас имеем договор с несколькими компаниями для практики студентов в разных городах.

Поговорим про роботизацию и автоматизацию, о которых много сейчас говорят. Могут ли роботы заменить рабочих в горном деле в будущем?

На любом производстве есть такие участки, где возможна полная автоматизация. Это подъем, водоотлив, вентиляция, конвейерный транспорт на угольных шахтах. Но дело в том, что в очистном заборе на рудных месторождениях она может не сработать – все же это природа и рабочее место постоянно движется. Там очень изменчивые условия. На некоторых процессах не то, что автоматизации, даже механизации нет. Поэтому до сих пор много ручного труда.

Думаю, те участки, где транспорт, подъем, вентиляция, будут еще более автоматизированными, а непосредственно процесс добычи нужно механизировать. Хотя есть опыт применения телеуправления, дистанционного управления. Но, как видите, это все на стадии экспериментов и стоит больших денег, даже в «АЛРОСА» не могут позволить себе такие вещи. Поэтому сейчас в горном деле без человеческого фактора не обойтись. 

Автор: Евгений Онуфриев

Фото: Мичил Яковлев, редакция корпоративных медиа СВФУ