Иван Пудович Жегусов.

                     

Начало работы на руководящих должностях

     После окончания в 1922 г. Учительского техникума он поступил на школьный факультет Академии Коммунистического воспитания имени Надежды Крупской в Москве. Период обучения Жегусова в ней освещён совершенно недостаточно. Но чтобы иметь о нём хоть какое-то представление, стоит сказать, что при отличном качестве и добротности обучения, Академия была полем битвы между двумя соперничавшими тогда направлениями в советской педагогике: между знакомой многим из нас по школьным годам в 1970-1990-м гг. современной классической педагогикой и т.н. «педологией». Последняя была затем объявлена лженаукой, т.к. предусматривала сильное увлечение психо-физиологическими методиками. Например, один из идеологов «педологии» Блонский писал: «Наряду с растениеводством и животноводством должна существовать однородная с ними наука – человеководство». Педологов позже обвинили затем в увлечении фрейдизмом, отрицании марксизма, отсутствии гуманности и их учение запретили. Но сейчас признаётся, что у педологов были всё-таки и положительные методы.[1] Как бы там не было, в Академии Жегусов встретил дух свободомыслия, отрицания шаблонов и творческой свободы. Что и позволило ему потом успешно применять в своей работе неординарные, но эффективные методы. Но при этом он, несомненно, остался сторонником классической педагогики.

       После окончания Академии Коммунистического воспитания Жегусов в 1927 г. начал преподавать в Якутском педагогическом техникуме. Затем заведовал культурно-просветительским отделом Наркомата просвещения, здравоохранения и социального обеспечения Якутской АССР. К 1928 г. у него был также опыт преподавательской работы: он одновременно преподавал в «СПШ» (Совпартшколе) и Якутском педтехникуме, по 5 часов в неделю, в каждом учебном заведении.^[2]

                                                      

                                                    Иван Пудович Жегусов

 

      В марте 1928 г. был назначен на пост Народного комиссара просвещения, здравоохранения и социального обеспечения («Наркомпросздравсобес») Якутии, проработав им с перерывами до 1932 г. Уже тогда Жегусов столкнулся с необходимостью решать финансовые вопросы, что позволило ему приобрести важный опыт при решении задач уже более высокого республиканского уровня. Напомню, что тогда завершался НЭП и шёл процесс национализации частных предприятий. В декабре 1928 г. Иван Пудович назначен председателем комиссии по национализации первого в Якутии частного кинотеатра Василия Приютова.[3] Заключалась она не в том, что его просто отобрали у владельца, а …выкупили. Пусть и по низкой цене, и уплачивая деньги по частям. Сумма-то была не слишком великой, у Приютова не было своего собственного здания кинотеатра, и он арендовал помещение под кинозал в «Публичной библиотеке» (ныне историческое здание Библиотеки им. Пушкина), а из своей недвижимости у него имелась лишь неотапливаемая «каменная будка», в которой кино могли показывать лишь летом. Выкупались только кинооборудование, динамо-машина и имевшиеся в наличии плёнки с фильмами. Афиши, мебель и рояль (для тапёра-пианиста, кино-то тогда было немым) Приютов отдал бесплатно.

      Но случай считался неслыханным – нэпману, классово чуждому элементу – и вдруг платят бюджетные деньги! Но Василий Приютов не был простым нэпманом – он попал в Якутию как политический ссыльный и состоял во «Всесоюзном обществе политкаторжан и ссыльных» (членами которого, между прочим, были сам Сталин и Молотов) и вёл свой бизнес социально направленно – пускал на сеансы детей и инвалидов бесплатно. Хотя инициатива по выкупу кинооборудования исходила вовсе не от Жегусова, на него, как на бывшего на виду исполнителя, посыпался град неоправданной критики и даже оскорблений от слишком левацки настроенных коммунистов.[4] Однако Жегусов действовал правильно, в том числе и чисто по-человечески – Приютов был уже в преклонном возрасте и ему были нужны деньги на лечение. Однако леваки (они же ультра-коммунисты) после этого не угомонились и напоминали о себе затем позже, испортив Ивану Пудовичу немало нервов.

      Но вернёмся к работе Жегусова в «Наркомпросздравсобесе». Не удивляйтесь тому, что одно министерство (наркомат) тогда объединяло в себе задачи просвещения, здравоохранения и соцобеспечения. Во-первых, это объяснялось бедностью республики и неимением средств на содержание сразу трёх аппаратов трёх же наркоматов. Во-вторых, тогда справедливо считалось, что борьба с болезнями неразрывна с санитарным просвещением и распространением гигиенических правил. Именно тогда Жегусов пришёл к выводу, что Якутской АССР нужен свой собственный ВУЗ. Именно тогда и началась деятельность по созданию кадров первых его преподавателей.

      После почти двухлетнего пребывания в статусе кандидата в члены партии 9 декабря 1927 г. постановлением Бюро Якутского горкома ВКП (б) Иван Пудович Жегусов был принят в члены ВКП (б).[5] Во время учёбы в Москве он числился на партийном учёте при Хамовническом райкоме ВКП (б).[6]

 

Первая глобальная акция Жегусова

      В 1929 г. Наркомпрос ЯАССР с участием И.П. Жегусова обратился в Иркутский агропедагогический институт с просьбой открыть «кафедру якутоведения». В 1930 г. в этом институте было открыто якутское отделение на 40 студентов.^[7] Часть его выпускников потом сразу же стала работать в 1934 г. преподавателями якутского языка и литературы в ЯГПИ.

      Но самой главной работой Ивана Пудовича стала подготовка и проведение кампании по ликбезу (ликвидации безграмотности) и «культпоходов», начавшейся с 1928 г.

 

      Необходимо пояснить, что такое «культпоходы». Они начались с 1928 г. по инициативе ВЛКСМ как всесоюзная акция. Она вовсе не была связана с туризмом и посещением театров с музеями. Это было гораздо более сложным политическим мероприятием по ликвидации неграмотности среди взрослых.  

      Ликбез дело недешёвое: тетради, карандаши, чернила, чернильницы, перья, мел, классные доски, буквари – всё это не падало с неба и стоило немалых денег, а учитывая огромные расстояния в Якутии и бедность республики – было ещё и дефицитным товаром.

      Поэтому «культпоход» начинался со сбора средств разными способами (пожертвования, кружечный сбор, постановки спектаклей и т.д.). Фонд культпохода, кроме этого, состоял на 2,5% от отчислений из займа индустриализации, на 20% – из культфонда профсоюзов, на 30% – от культфонда кооперации. Ещё одним источником финансирования были средства от проведения субботников и специального крестьянского самообложения.^[8] Советское государство было тогда ещё бедным и поэтому половина бюджета ликбеза в каждом районе или городе должна была наполняться из внебюджетных пожертвований.

      Затем по всем районам и сельсоветам отправлялись «культармейцы» –добровольцы из числа грамотных комсомольцев, коммунистов, советских активистов и учителей. Позже в их число вошли и т.н. «ликвидаторы» – грамотные люди, не имевшие педагогического образования, но прошедшие особые курсы по обучению взрослых грамотности на уровне 1-2 классов. Добровольцы обязательно взаимодействовали с местными советскими властями и активом. Прибыв в населённый пункт, первым делом они проводили митинг, разъясняя населению необходимость не только борьбы с неграмотностью, но и внесения пожертвований на это благое дело.

      Одной говорильней не ограничивались – сразу же во время митинга вместе с местными жителями и представителями власти находили помещение для открытия «ликпункта» (места для проведения занятий с неграмотными), выясняли потребность в необходимом количестве дров, мебели, канцтоваров и кто именно будет ответственным по их закупке, заготовке или изготовлению. На уровне района создавался единый штаб «культпохода» и назначались его работники, отвечавшие за организацию работы «ликпунктов».

      Организация ликбеза и «культпоходов» послужила Жегусову отличной школой будущего руководителя первого ВУЗа. Прежде всего дав большой опыт хозяйственно-экономической работы. По его исчислениям в Якутской АССР проживало около 117 000 неграмотных или крайне малограмотных взрослых человек. Цифра, как он сам признавал, была приблизительной, население пребывало в естественном и общественном движении – кто-то умер, кто-то выучился грамоте, были и такие, кого постигала «вторичная неграмотность». Редко, но регулярно бывали случаи, когда люди, вроде бы выучившиеся грамотности в пределах 2-3 классов, скоро забывали свои умения и разучивались писать, реже – читать. Подписываясь, они не писали, а скорее рисовали свой автограф, который запоминали зрительно. Происходило это только в сельской местности, где ещё не было много библиотек и отсутствовала торговля книгами и периодикой. Человека засасывала рутина тяжёлой крестьянской жизни и ему некогда и негде было закреплять полученные навыки письма и чтения. Однако при коротком, но обязательно интенсивном повторном обучении грамотность вспоминалась.[9]

      Жегусов подсчитал расходы, необходимые для обучения грамоте взрослого человека с нуля. К сожалению, в документах не сохранились ни его математические выкладки, ни сумма, которую предстоит израсходовать при обучении 117 000 неграмотных. Но, как указывал Иван Пудович, эта сумма превышала годовой бюджет Наркомпросздрава. Попытаемся представить размер предстоящих расходов, взяв сумму в 4 500 современных рублей – именно столько денег нужно по данным 2022-2023 гг., чтобы снарядить первоклассника в школу. Это расходы только на книжки и канцтовары, без учёта цветов, школьной и спортивной формы (впрочем, они учащемуся ликбеза и не нужны). Если умножить 4500 рублей на 117 000, то получается 52 650 000 рублей. Сумма даже для нашего времени очень серьёзная.

      Не хватающие суммы Жегусов добыл с помощью сбора средств во время «культпоходов». Как это происходило в случае с конкретным объектом ликбеза и просвещения, показывает его отчёт о работе Таттинской «избы-читальни».

      Открыта она была почти сразу же после Гражданской войны, в 1924 г., и представляла собой скромное помещение площадью в «9 кв. саж.» (1 сажень – ≈ 2 м, следовательно, 18 кв. м). Из мебели в ней были лишь стол, скамейка и два стула. Вот в таких условиях велась агитпропработа и ликвидация неграмотности. Но в 1928 г. «изба-читальня» получила помощь от землячества таттинских уроженцев (которую Жегусов называет «якутская городская Таттинская шефячейка») на 700 рублей. Собранная пожертвованиями сумма составляла почти 50% её годового бюджета. Из них на 670 рублей выписали «аппарат кино-передвижки», на остальное – купили книги, газеты и журналы.   

       Ободрённый этим «избач» (работник «избы-читальни») Михаил Ксенофонтов, прошедший специальные курсы, сумел потом подготовить 21 старшеклассника Черкёхской школы, чтобы они во время летних каникул занимались «ликвидацией технической неграмотности, путём применения индивидуально-групповой системы обучения». Никого не смущало, что подростки будут объяснять, что такое электричество и как работают телефон, телеграф, радио и двигатели гораздо старшим их по возрасту людям, годящимся им в отцы и матери. Активизацию работу «избы-читальни» очень разумно производили в период празднования ысыаха. Во время него, пользуясь массовым стечением народа в Черкёх, было охвачено работой около 4000 человек. Всего же за полгода охвачено было до 6 000 человек, при общей численности населения Таттинского улуса из примерно 9 400 человек.[10] В итоге в 1928 г. Таттинская «изба-читальни» была признана одной из лучших в Центральной Якутии. Понятно, что Жегусов осуществлял значительную помощь в достижении таких результатов, однако во всех отчётах он никогда не писал, что что-то достигнуто в результате его указаний и вмешательства, скромно отмечая, что «избе» всё время помогали местный комсомол, школа и Таттинский УИК (улусный исполнительный комитет).

       Все усилия по проведению «культпоходов» и ликбеза были действиями по созданию социальной базы для открытия первого ВУЗа ЯАССР. Ему был нужен хотя бы тонкий слой молодёжи, имеющей полное среднее образование. Программа по её созданию осуществлялась с трудом, подобно попыткам создать в бедном населении средний класс потребителей, способных покупать автомобили. Но «культпоходы» с ликбезом были лишь частью долгосрочной работы, ведь во время них и не пытались перескочить, образно говоря, через свою голову, сразу же создав большую сеть средних школ, дававших 10 классов образования. Это было и невозможно.

 

 

Прохождение Жегусовым «чистки» и проблемы со здоровьем

     Во время завершающей стадии трудов по организации «культпоходов» и ликбеза Ивану Пудовичу пришлось, как и всем коммунистам, пройти в 1929 г. всесоюзную «чистку».

      Так называлась проверка соответствия членов коммунистической партии предъявляемым к ним требованиям. «Чистки» бывали и раньше, но в 1929 г. была не простая, а «генеральная чистка». В ходе неё из ВКП (б) было изгнано около 100 000 коммунистов или 10,2 % членов партии.[11] Причиной «чистки» называлась необходимость очищения компартии от случайных, политически ненадёжных и профессионально негодных членов, а также скрытых антисоветских элементов. Проверялось всё – от социального происхождения, наличия среди родственников и подчинённых по работе «лишенцев» и/или связей с ними до упущений по работе. В связи с «чисткой» Ивану Пудовичу пришлось рассказывать о своём отце следующее:

     в июне 1930 г. он имел «более 20 голов скота (конного и рогатого)», а также «соху, деревянную борону, сепаратор (по данным 1929)»;

     отец с матерью «Сенокосные угодья арендуют в неурож. годы в небольшом размере»;

     «Живут зимою в своей юрте, отделённой от хотона. Летника не имеют»;    

      отец в 1928/1929 г. платил 25 рублей сельскохозяйственного налога.

      На вопрос о том, почему отец не вступает в колхоз, Иван Пудович отвечал: «В нашем наслеге имеется с/хоз. артель с лета 1929 г. Но отец, несмотря на мои уговоры, не вступает членом, мотивируя своей и матери старостью».^[12]

      Из всей этой информации можно сделать вывод о том, что Жегусов в чём-то всё же мог влиять на своего родителя. Например, отцовский дом был отделён от хлева-хотона – а это было уже следствием влияния общества «Ырас-олох», усердно пропагандировавшего санитарию и гигиену, в котором Иван Пудович состоял. То, что Пуд Андреевич Жегусов упорно не хотел стать колхозником и остался единоличником, в Якутии не могло быть каким-то компрометирующим фактором. Потому что в 1930 г. Якутской АССР ещё управляли П.А. Оуйнский и М.К. Аммосов, проводившие коллективизацию взвешенно и постепенно. По численности единоличников (1 491 человек) Якутия к 1959 г. уступала в Восточной Сибири лишь более густонаселённым Красноярскому краю и Иркутской области.^[13]

      Конечно, в глазах некоторых слабо компетентных руководителей отец Ивана Пудовича, считающийся середняком, вполне мог быть представлен кулаком – ну как же, владеет более чем 20 головами скота и сепаратором, прибором пусть тогда и чисто механическим, но редким и дорогостоящим. Такие случаи были уже в Оймяконском районе, где уполномоченный обкома Лазарев объявил 15% населения кулаками, подлежащими раскулачиванию и высылке. Но этот Лазарев был своевременно остановлен указанием СНК ЯАССР, выяснившим, что при «проверке действительно кулацких хозяйств оказалось только 4%, а все остальные хозяйства, отнесённые к кулацким, оказались середняцкими».^[14] Даже сейчас, в наше время и в Якутии есть несведущие люди, наивно считающие, что наличие более 20 голов конного и рогатого скота – показатель богатства и признак принадлежности к кулачеству. Они совершенно не понимают, что наши климатические условия не позволяли и не позволяют содержать подсобные виды хозяйства вроде пасек, садов и овечьего стада, обходясь всего лишь десятью лошадьми и коровами и менее. Хотя и являются местными уроженцами. Были такие и в 1929-1930 гг. Но, к счастью, при Ойунском и Аммосове им не давали много воли.

     Таким образом, Иван Пудович Жегусов благодаря наличию разумного руководства в ЯАССР избежал полного краха своей карьеры. Так же то, что он в «1918 г. служил регистратором при Як. Уездн. Земск. Управе», следовательно, был чиновником во время существования власти белогвардейского Областного совета, затем Колчака, при «чистке» не приняли во внимание как компрометирующий факт.^[15] Уездные земские управы появились ещё при царях, в Якутии – с марта 1917 г. и не имели никакого отношения к белогвардейцам, являясь обычными низовыми органами самоуправления, возглавляемые часто выборными лицами, а не кулаками, офицерами или феодалами. В Якутии это понимали, но в некоторых других регионах – нет^*.

 

     Но никакие потрясения не проходили бесследно. Почти тогда же, со второй половины 1929 г. у Жегусова начались серьёзные проблемы со здоровьем – он заболел туберкулёзом. В августе 1929 г. он выехал пароходом на лечение в Иркутский туберкулёзный диспансер. Бывшая тогда, к сожалению, распространённой болезнь протекала тяжело, отчего, как писал сам Иван Пудович, большую часть 1930 г. он был «безработным по болезни».^[16] Некоторого перелома в борьбе с туберкулёзом удалось добиться после лечения в июле 1930 г. в санатории.^[17] И только к 1931 г. Жегусов медленно восстановил свою трудоспособность. Пока Иван Пудович долго и упорно лечился, его супруга и два сына (в 1930 г. одному было 7 лет, другому – 1 год) получали государственное пособие. Жена Жегусова, Мария Александровна, в это время также работала «заведующей Педтехникумом», поэтому семья в период болезни его не бедствовала.[18]

      

                                           

                                   И.П. Жегусов в санатории Гульрипш

                                                

                                        Мария Андреевна Жегусова с сыном

 

 

                              Первые шаги первого ВУЗа Якутии

 

Прежде всего – о Рабфаке

      Ещё в 1920-е гг., несмотря на сильную разруху после затянувшейся в Якутии Гражданской войны^*, Якутская республика начала отправлять молодых людей в Новосибирск, Ленинград и Москву для подготовки в рабфаках.  

       Рабфак, рабочий факультет – система образования, когда учащийся, имеющий образование от 3 до 5-6 классов, должен закончить полный курс средней школы быстро – всего за 1,5-2 года, в крайнем случае – за 2,5-3 года, и потом уже поступить в ВУЗ. Такая тяжелейшая нагрузка была вполне посильна взрослому человеку (пусть и не каждому), если ему помогали огромные мотивация, энтузиазм и более грамотные друзья. Примером работоспособности рабфаковской системы может быть выдающийся якутский историк Г.П. Башарин – кто бы мог предположить, что будущий профессор впервые сел за парту учиться грамоте в 17 лет?

       Но жизнь показывала, что отправка для обучения в рабфаке за пределы ЯАССР – дело очень дорогостоящее, равно как и приглашение готовых обученных специалистов. Ведь когда не было прямых авиарейсов Якутск-Москва, путь до столиц и крупных ВУЗовских городов даже в начале 1940-х гг. занимал целый месяц^[19] (пароход по Лене, попутные автомобиль или гужевой обоз, поезд). Даже в 1936 г. «Приглашение и переброска специалистов» из-за пределов ЯАССР, потребовала в 1936 г. огромной суммы в 478 457,50 рублей, хотя по смете полагалось 420 000 рублей.

      Поэтому было решено создать свой Рабфак в Якутске. Возглавил его Семён Семёнович Сюльский, один из ближайших соратников Жегусова, одновременно работавший ещё и директором Якутского педтехникума. В него с участием Ивана Пудовича в 1932 г. был проведён первый набор из 27 человек. Малочисленность якутского рабфака объяснялась, скорее всего, не только экономией средств, но ещё и тем, что за 10 лет Советской власти усилиями по развитию сети ликбез и созданию школ наконец-то появилась социальная база для создания ВУЗовского студенчества – пока тонкий слой молодёжи с полным средним образованием. К началу 1930-х гг. также появились первые местные, якутские специалисты, успевшие закончить ВУЗы в центре и способные стать преподавателями. Но к открытию Якутского пединститута в 1934 г. их было всего 7 человек.^[20]

 

 

Открытие

     3 января 1933 г. Президиум ЯЦИК принял решение об открытии с   осени 1933 г. первого в Якутии ВУЗа – Педагогического института в г. Якутске с набором 100 человек на физико-математическое, химико-биологическое, литературно-лингвистическое, историко-экономическое отделения. Чуть позже требуемое количество студентов было снижено на 10 человек.       

      Вся подготовительная и организационная работа была возложена на наркома просвещения Якутской АССР И.Н. Жиркова и его заместителя И.М. Романова.

       Институту выделили здания дореволюционного Реального училища по улице Ярославского, 47, Якутского педтехникума по Мегежекской улице 12, а также помещения, занимаемые трестами «Якдортранс», «Холбос», «Якутпушнина» и «Тус-Балык». Директором института формально был назначен Иван Пудович Жегусов. Заместителем директора по учебной работе – И.А. Мельников.

       Но почему Жегусов был назначен формально и только в документах республиканского уровня числился полноправным директором? Считалось, что должность руководителя регионального пединститута, т.е. первого ВУЗа в регионе, где прежде не было и намёка на существование высшего образования, изначально будет подвержена текучести. Ведь создавать ВУЗ на голом месте было очень тяжёлым делом, и его руководитель крайне редко заступал на свой пост, чтобы работать с уже готовой материальной базой – с полным обеспечением служебными помещениями, жильём, учебными пособиями. Поэтому директорам пединститутов приходилось работать ещё задолго до их фактического открытия, выполняя обязанности хозяйственника и снабженца. Не все это выдерживали. Именно поэтому Жегусов был утверждён «вр.и.д. директора» ЯГПИ распоряжением Наркомпроса РСФСР ещё от 9 апреля 1934 г.[21]

 

 

Недоборы

      Такое изначальное и заложенное в кадровую конструкцию первых региональных пединститутов недоверие к их директорам у нас едва не оказалось оправданным.     

    Несмотря на все старания, к 1 сентября 1934 г. в ЯГПИ было набрано 52 человека, что было очень мало. Ведь количество мест обучаемых скорректировали и планировалось принять на 10 человек меньше – 90 студентов. Жегусов даже признавал, что «Набор студентов в ЯПИ стоит под угрозой срыва». Его работа на посту директора ЯГПИ была признана Якутским обкомом ВКП (б) «неудовлетворительной».[22]

       Нужно понять, что даже на 12-м году Советской власти в Якутии социальная база для открытия в ней первого ВУЗа, несмотря на все усилия по ликбезу и по открытию школ, была ещё недостаточной. Молодых людей, получивших полное среднее образование, было ещё мало. Ведь обязательным тогда считалось лишь семиклассное образование, да и школ-семилеток к 1931 г. на всю республику было всего 42.[23] Школ с 9-10-м классами было ещё меньше. Рабфак же всё-таки давал мало выпускников. Свою роль играла и конкуренция других ВУЗов за пределами республики, имевших более развитую материальную базу, особенно в наличии общежитий. Это потом, в конце 1940-х гг. в Якутский пединститут стали приезжать поступать абитуриенты из Киренска, Бодайбо, Иркутска и даже Сталинградской области.[24]

 

     Подобные положение и бедность, заставляющие принимать сперва совсем небольшое количество обучаемых, были и в других регионах СССР. И положение с набором абитуриентов было почти всюду, за исключением Москвы и Ленинграда, тяжёлым. В некоторых республиках с более благоприятным климатом мешал непредвиденный фактор, влиявший так же сильно, как и холода в нашем крае. Например, в Таджикской ССР, в свой первый и ныне заслуженно очень престижный ВУЗ, Сталинабадский (сейчас Душанбинский) Пединститут имени Садриддина Айни, созданный в 1931 г., положение с приёмом студенток из отдалённых районов было очень тяжёлым. Консервативно-традиционно настроенное население не одобряло идеи совместного обучения девушек и юношей. Отчего пришлось создавать отдельный Женский Педагогический институт.^[25]

     Опять же нужно открыто признать, что в 1930-е и даже в 1940-1950-е гг. получение высшего образования в народе не было каким-то приоритетом, и более популярными были получение рабочей технической специальности и среднее специальное образование. По сути дела, существовавшие в Якутске 7 техникумов (о них – чуть позже) были серьёзными конкурентами ЯГПИ.

     Несмотря на эти объективные причины, Якутский Обком ВКП (б) уже был готов объявить выговор И.П. Жегусову по партийной линии (последствия же такого выговора в 1930-е гг. были более тяжкими, чем в 1970-1980-е). Мотивировалось это тем, что в кампании по набору абитуриентов в ЯГПИ (впрочем, так же, как и в техникумы) активно участвовали не только Наркомат просвещения ЯАССР, но ещё и райкомы-горкомы ВКП (б) и комсомола, местные Советы, профсоюзы и даже Наркомат здравоохранения ЯАССР. Вроде бы все очень старались да всячески помогали Жегусову – а он не справился… Мало кто хотел признавать свои упущения в «вербовочной кампании» (так тогда именовали и организацию приёма в ВУЗы).

      После интенсивных размышлений и консультаций, Иван Пудович нашёл выход из положения с недобором студентов. Весьма простой и остроумный. Он предложил Отделу культуры и пропаганды Обкома ВКП (б) (курирующему ЯГПИ руководящему органу) начать принимать на учёбу в Пединститут студентов техникумов Якутска, разумеется, при их желании продолжать учёбу уже в ВУЗе. Одних из «закончивших первые курсы», других – из старших курсов[26]

     Если можно так выразиться, формат первого ВУЗа Якутии соответствовал названию «мини-ВУЗ». Ведь ныне на одном лишь курсе какого-нибудь факультета или института СВФУ иногда учится более сотни студентов. Объяснялось это не только тем, что население Якутии тогда было более малочисленным.   

     Недобор на первые курсы, к сожалению, всегда преследовал ЯГПИ во время директорства Жегусова. Но зато высока была дисциплина студентов. В Рабфаке в Якутске у студентов из числа коммунистов и комсомольцев в 1933 г. по уважительной причине было пропущено всего 0,56% учебного времени. Были и группы, где пропусков не было вообще. Но в Рабфаке было очень много удовлетворительных оценок. Например, бланки иных учебных групп всюду испещрены надписями «Уд.» Их много, почти у 95% учащихся – документ так и пестрит оценками «Уд.», «Уд.», «Уд.», «Уд.», «Уд.»… И лишь изредка встречается «Хор.» Оценки «Отлично» нет ни у кого.

      Но хорошие показатели в учёбе были у других студентов-очников. Объяснялось это отчасти тем, что до поступления в ЯГПИ часть из них работала учителями ликбеза и младших классов. На Физико-математическом факультете их было даже 11человек, а у одного из них, Р.А. Шишигина, стаж работы учителем начальной школы был даже 9 лет. Е.Ю. Келле-Пелле, в 1938 г. выпускница ФМФ,[27] затем работала ведущим диктором русскоязычного вещания Якутского радиокомитета.

      Общая успеваемость студентов ЯГПИ, может быть, по нынешним временам могла бы и считаться неудовлетворительной. Но процент совершенно не успевающих студентов (с учётом рабфаковцев), не превышал в первые два года существования Якутского Пединститута 10-12%. В других пединститутах показатели неуспеваемости были выше, в частности в некоторых педагогических институтах на Юге РСФСР, находившихся в более лучших климатических и материальных условиях, он достигал 20% и даже 30%. Отсев по неуспеваемости, семейным причинам и состоянию здоровья при Жегусове медленно, но верно уменьшался. В 1934 г. отсеялось 37 человек. В 1935 г. – 33. В 1936 г. отсеялось уже совсем мало – 12 человек. В 1937/1938-м учебном году из 345 студентов отсеялось уже больше, 36 студентов,[28] но и принятых и продолжавших учёбу, как вы видите, было гораздо больше.

     Таким образом, в первые годы работы Жегусова количество студентов было недостаточным и за это его постоянно преследовали упрёки партийных органов. Но зато качественные показатели студенчества были велики. Объективность оценки работы ЯГПИ со стороны партийного руководства ныне кажется не совсем обоснованной. Ведь с одной стороны вполне можно было бы смириться с невеликим количеством студентов при гораздо большом их качестве подготовки. Но с другой стороны – это было невозможно из-за огромных размеров Якутской АССР. Это в сравнительно небольших республиках могли смириться с наличием малого числа первокурсников, так как их густонаселённость при компактной территории позволяла охватывать обучением гораздо больше народу более меньшим количеством педагогов. Не то было у нас. Огромные и подчас труднодоступные расстояния, малая плотность и разбросанность населения заставляли добиваться увеличения численности учителей.

      Проблема набора студентов была частично решена в 1936 г., когда трудами Жегусова открыли отделение двухгодичного Учительского института при ЯГПИ, на которое принято 43 учителя по специальностям история, русский язык и литература. Учительский институт в восприятии современных исследователей и обычных читателей – структура весьма непонятная. Ведь вроде бы есть ЯГПИ, и как это может существовать ещё какой-то институт внутри института? Поэтому существование Учительского института часто просто обходят вниманием.

     Это учреждение было своего рода дочерним учебным заведением ЯГПИ, чем-то вроде курсов повышения квалификации учителей. Туда принимали уже практикующих учителей со средним специальным образованием, подобно тому, как в советское время выпускник техникума мог быть зачислен в ВУЗ сразу же на 3-й курс. Учительский институт не был придуман Жегусовым, его аналоги существовали по всему Советскому Союзу.

       Но на все 100% набор студентов в ЯГПИ был осуществлён тол ько лишь в 1943/1944 учебном году.[29]

   Другой проблемой была большая распространённость инфекционных болезней, характерная тогда в целом для всей страны. В 1937 г. среди на 51 студента и 7 служащих ЯГПИ насчитывалось 12 больных туберкулёзом, 10 – трахомой и 1 – малярией.[30] По части борьбы с малярией наш Пединститут был на высоте. Студенты родом из районов после прохождения 60-часовых курсов, часто даже привлекались у себя дома в летнее время к работе «хинизаторами», то есть доставщиками и распространителями противомалярийных препаратов. Их обязанностью было также проверка своевременности их приёма больными и составление статистики заболеваемости. Составлялась также отчётность по малярии, требовавшая учёта таких совсем не медицинских данных, как стоимость земляных работ, площади озёр и болот, наличия возле них населения, его плотности. Наиболее востребованы были студенты-биологи и математики.

    Но Наркомат просвещения ЯАССР и Жегусов категорически запретили студентам работать на более высоко оплачиваемых должностях «бонификаторов». Так назывались работники, которые занимались обследованием озёр на предмет выявления гнездования личинок малярийного комара и их уничтожением смесью порошкового мышьяка и керосина. Работа эта считалась вредной, но не из-за применения быстро распадающегося в воде мышьяка, а из-за очень высокой вероятности заразиться малярией. В частности, работать «бонификаторами» запрещалось женщинам и лицам до 18 лет.[31] В связи с преобладанием очень распространённого тогда туберкулёза, в институте остро стоял вопрос организации питания студентов и здорового их быта. Наиболее тяжело больных студентов, согласно приказу Жегусова №181-2 от 15 декабря 1935 г. отправляли на лечение в санатории за счёт Пединститута.[32]

 

                                             

             

               И.П. Жегусов со студентами Математического отделения ЯГПИ     

 

 

                 

      

                           Коллектив Якутского Государственного Пединститута.

                                     И.П. Жегусов – 6-й слева во II ряду

 

 

 

             Труды по превращению института во второй дом

 

Каждый важен и нужен

      В таких условиях Жегусов ясно понимал, что во время недобора учащихся, происходившего вне зависимости от его воли и высокого процента отсева по состоянию здоровья, о студентах нужно хорошо заботиться. В мае 1936 г. после доклада «тов. Жегусова об организационно-массовой работе в связи с зачётной сессией» и по его настоянию было принято постановление, решившее:

      1. для повышения успеваемости «С 1-го Июня прекратить общие собрания, добиться полного освобождения от общественных нагрузок отстающих студентов»;

      2. «Сократить количество вечеров в клубе до 3 до конца уч. г., требующие от студентов траты больших сил и энергии, основную культурно-массовую работу перенести на улицу, на свежий воздух» в виде «спортивных игр (волейбол, баскетбол, футбол, городки, игра в лапту)».[33]

     Первый директор ЯГПИ уделял большое внимание оказанию материальной помощи отличникам и студентам из числа сирот и малочисленных народов Севера. На фото тех лет можно даже видеть студентов в одинаковых рубашках-косоворотках, их по указанию Жегусова где-то централизованно шили для поощрения студентов. Для студентов, больных туберкулёзом и хроническими болезнями, подыскивали валенки. Напомню, что продукты в 1930-е гг. были доступны и всё же недороги, но одежда и обувь оставались дорогими и дефицитными. Согласно приказу Жегусова №197 от 14 января 1935 г. студентам-выпускникам детдомов и круглым сиротам бесплатно выделялись:

       пальто, брюки, нательное бельё, рукавицы, галоши, вязанный платок, телогрейка, постельное бельё, полотенце.[34]

     Хотя в 1935 г. по всему Советскому Союзу были отменены продовольственные карточки и начали снижаться цены на продукты, ассортимент магазинов был пока ещё скудным даже по сравнению с 1970-ми гг. Поэтому Жегусов уделял немало времени созданию и развитию подсобного хозяйства. В этом он встретил полное понимание горсовета Якутска. В 1935-1936 учебных годах планировалось посеять овёс на 2 гектарах, картофель на 1/3, га, на посев 1936 г. «приготовить не менее   4 га. пару», «заложить фундамент свиноводческого и кроликовод. хозяйства».[35] Логическим завершением развития подсобного хозяйства, по планам Жегусова, должно было стать создание в ЯГПИ собственной столовой, обеспечиваемой почти полностью его продукцией. Необходима она была потому, что в Якутске имелась всего одна студенческая столовая. Цены в ней были низкими, но всегда бывали длиннейшие очереди из-за того, что она обслуживала тогда студентов всех техникумов и ЯГПИ. Единая студенческая столовая была результатом поисков оптимальной организации советского общепита: существовала тогда ещё и единая «рабочая» столовая для всех работников промышленных предприятий. Содержание её и студенческой столовой обходилось недорого, но оборотной стороной этого было то, что студенты теряли очень много времени в очередях, подчас не успевая толком пообедать. Даже несмотря на то, что в их столовую посторонние не допускались и разрешался вход лишь студентов по пропускам. В «рабочей» столовой практиковалась доставка горячих обедов прямо на стройки и предприятия (примечательно, что часть её работников затем стала официантами первого в Якутске советского ресторана «Полярный»). Но у студенческой в штате не было ни лошадей для доставки еды в учебные заведения, ни большого количества персонала.

      Видя всё это, Жегусов пришёл к выводу о необходимости организации системы автономного питания в учебных заведениях, такую же, которая существует сейчас. Но реализовать свою идею он не успел из-за ухудшения здоровья и ареста в 1938 году…

     С февраля 1937 г. планировали организовать горячие завтраки для больных, отличников и студентов-эвенков и к сентябрю 1937 г. «подыскать квартиру для вновь присланных преподавателей».^[36]   

     Подсобное хозяйство, созданное стараниями Жегусова, существовало до самого создания на базе ЯГПИ в 1956 г. Якутского государственного университета. Особенно важную роль сыграло оно даже уже после того, когда И.П. Жегусова уже не было в живых – во время Великой Отечественной войны. Продукция подсобного хозяйства позволило сберечь здоровье множеству студентов и преподавателей.

    

                      

                                              Студенты-ударники учёбы ЯГПИ      

 

 

Расходы, кажущиеся ныне архаичными

     Проявлял Иван Пудович и заботу о технических работниках. Например, обычной уборщице полагалось от института, помимо, зарплаты, 18 кубометров дров, 1 бочка воды на 6 дней и 2 кг керосина на месяц.[37] Хозяйственные работы в ЯГПИ тщательно учитывались и оплачивались с учётом их трудоёмкости сверх обычной зарплаты. Например, распиловка дров с укладкой в поленницу оценивалась в 5 рублей за 1 кубометр, мытьё полов «в порядке уборки» – 15 копеек за квадратный метр, «мытьё полов после побелки известью» – 30 копеек за квадратный метр. Перенос «шкафов большого размера с мест хранилища в помещения с расстановкой» и «цветов в вазочках большого размера» – в 80 копеек за шкаф и большой горшок.[38]     

     Такие нормативы, введённые Жегусовым и немыслимые для иного руководителя ныне, сохранялись надолго и после его ухода из ЯГПИ, вплоть до 1940-х гг. Их введение вовсе не было проявлением какого-то популизма со стороны Ивана Пудовича. Он просто прекрасно понимал, что всё хозяйство института держится на ручном труде. Ведь тогда страна была ещё очень бедна, свободные средства съедали огромные расходы на оборону, особенно великие перед началом войны с фашистской Германией. Жегусову приходилось учитывать такие статьи расходов, которые ныне кажутся архаичными, но тогда бывшие жизненно необходимыми. Например, ЯГПИ на год полагалось 8,7 тонн, а затем уже и 40 тонн сена для прокорма своих коров и двух лошадей. А для отопления всех объектов ЯГПИ требовалось минимум «1500 кб. м. дров», никакого парового отопления, ни своей котельной ещё не было. Дрова заготавливали в большинстве своём силами студентов и преподавателей.[39] Даже в 1935 г. главное двухэтажное каменное здание ЯГПИ (на современной улице Ярославского) не было электрифицировано и для обеспечения занятий во время зимней темноты требовались керосиновые лампы. Жегусов долго добивался подключения его к электросети, тем паче, что линии проходили совсем рядом по улице Ярославского и электроосвещением вовсю пользовались здания пожарной команды и Центрального гастронома (находились у зданий современных Ил Тумэн и Дома правительства №1). Но ЯГПИ долго не подключали из-за того, что старая тепловая электростанция дореволюционной постройки была маломощной и электроэнергии не хватало даже для уличного освещения.[40] Не помогали и доводы, что без электроэнергии невозможно проводить занятия по физике.

      Из положения физики выкручивались тем, что использовали динамо-машину велосипедного типа. Механическая энергия от вращения студентами педалей преобразовывалась в электрическую. Это не было какой-то технической новинкой, такая динамо-машина применялась в Якутске ещё до революции одним частнопрактикующим доктором, проводившим электрофизиотерапию.

 

 

                 

 

                                         Мучительные проблемы

 

«Даёшь общежития!»

     В первые же годы работы Пединститута на Жегусова буквально рухнул огромный вал чисто хозяйственных вопросов. Они были неизбежны, Якутская АССР и весь Советский Союз тогда жили очень бедно.

     Самым воистину мучительной проблемой были общежития.

     Но в начале всё решалось вроде бы бойко и в сравнительном быстром для тех лет темпе. Уже в начале 1934 г. «на восстановление и приспособление» здания под ЯГПИ Наркомпрос РСФСР выделил 300 000 рублей и на «приспособление зданий под общежитие» – 135 000 рублей. Из них было переведено в течение первых трёх кварталов 1934 г. 360 000 рублей. До 14 октября 1934 г. Наркомпрос не получил отчётов о расходовании этих средств и угрожал перестать перечислять оставшиеся 75 000 рублей до получения отчёта.^[41]

      Кроме того, планировалось построить совершенно новые каменные учебные корпуса ЯГПИ на улице Сергеляхская. Здания должно было быть очень солидными, так, например, ширина фасада каждого должна был достигать 50 метров. Тогда институт уже располагался бы более компактно, в шаговой доступности от общежитий и других объектов, появился бы в полном смысле этого слова Студенческий городок. Но из-за нехватки средств ограничились лишь созданием плана территории, где должен был быть новый учебный корпус.

 

                План так и несозданных новых зданий ЯГПИ и их территории.

                         Национальный архив РС (Я), ф. Р-828, оп.3, д.95, л.2.

 

 

 

 

 

 

 

Построить его собирались в связи с тем, что здание бывшего Реального училища, заложенное ещё в 1908 г. на ленточном фундаменте и долго служившее затем учебным корпусом ЯГПИ, затем помещением для Исторического, позже – для Инженерно-технического факультета ЯГУ, ещё в 1915 г. оказалось проблемным. В первые же годы эксплуатации здания стало ясно, что его построили без поправок на вечную мерзлоту. Уже к 1915 г. обнаружилась извечная беда якутского строительства – деформация фундамента от влияния на грунт тепла, выделяемого большими печами. В стенах появились трещины. Зимой 1915 г. здание закрыли на ремонт. И позже, в конце 1920-х и в начале 1930-х приходилось упорно бороться с трещинами и оседанием дверных косяков, совершенно неожиданно приводивших к тому, что входные двери ЯГПИ не открывались.

      Наиболее болезненным был вопрос обеспечения общежитием педагогического Рабфака. Его особенностью было то, что студенты-рабфаковцы, учились очень интенсивно даже летом, постигая, как уже говорилось, курс средней школы за 2-3 года. Казалось бы, поэтому проблема решалась легко, пусть и временно, на летний сезон – поселить их в какую-нибудь пустующую летом школу или общежитие какого-нибудь техникума и всё. Но довольно часто вмешивался непредвиденным образом человеческий фактор. Например, в конце лета 1935 г. рабфаковцам позволили поселиться в общежитии Педтехникума, но вдруг оказалось, что оно уже занято строительными рабочими.[42] Произошло это потому, что не сработал какой-то винтик в управленческой машине: Жегусов и директор Педтехникума издали соответствующий совместный приказ о вселении рабфаковцев, но его не довели или довели поздно до коменданта общежития…

      10 июня и 17 июня 1935 г. Наркомпрос РСФСР известил, что не может отпустить «ассигнования на строительство общежитий для Якутского Пединститута ввиду отсутствия свободных лимитов капиталовложений» и «за отсутствием денег».[43]

      Далее, несмотря на отказ в финансировании, из НКП РСФСР пришло требование отправлять фотоотчёты о ходе строительства.[44] Несуразицы хватало везде, система советского высшего образования была ещё молодым механизмом, только-только проходящим процесс настройки. Впрочем, Наркомат просвещения РСФСР не скрывал наличие беспорядка. Например, в приказе наркома просвещения РСФСР Бубнова от 15 июня 1935 г. отмечался вопиющий случай: на строительстве объекта МГУ, требующем участия до 60 рабочих, почти весь год работал всего один человек. Видимо понимая, что он один мало что способен сделать, этот одинокий рабочий к моменту прибытия проверки занимался «починкой старого ведра».[45]

     В 1936 г. Жегусова известили, что планируется построить для ЯГПИ общежитие на 250 человек в виде «3-этажного каменного здания с печным отоплением, или в виде двух деревянных рубленных зданий». При этом требовалось представить НКП РСФСР акт обследования «грунтов хотя бы шурфованием», «установить особенности грунтов и толщину активного слоя», для того, чтобы в Москве сделали проект общежитий. Требование это было отправлено из столицы 1 августа 1935 г., но получено в НКП ЯАССР лишь через 2 месяца, хотя отправлялось с пометкой «Спешная почта», 1 октября 1935 г., а передано Жегусову 4 октября того же года.[46]

     Заметил ли уважаемый читатель два важнейших нюанса или нет? Если не заметил – то напомню: в Якутии земля к 4 октября уже начинает промерзать до твёрдости железобетона… Никакого ни «шурфования», ни установления особенностей «грунтов и толщины активного слоя» делать уже было совершенно невозможно! Особенно учитывая то, что отбойных пневмо-молотков и подающих к ним сжатый воздух компрессоров в Якутске тогда не было. Копать вручную, кирками и лопатами возможно, но советский КЗОТ требует оплачивать тяжелейший ручной труд в виде долбления мёрзлого грунта в тройном размере, а средств на это не предусмотрено…

      Нюанс второй: остаётся гадать, почему НКП РСФСР не отправил сравнительно короткий текст об условиях проектирования телеграммой? Тогда, даже если бы она запоздала, для проведения «шурфования» было бы ещё время хотя бы в начале сентября. Опять же в Наркомпросе РСФСР, судя по тексту об условиях проектирования общежитий, прекрасно знали о наличии в ЯАССР вечной мерзлоты. Остаётся вопросом почему в Москве не знали, о том, что в Якутии всё-таки есть свои специалисты, способные проектировать «деревянные рубленные здания» на месте и без проволочек? Строили же подобные двухэтажные строения у нас даже до революции?

      Между тем «общежитийный кризис» в 1936 г. достиг в ЯГПИ своего апогея: количество студентов увеличивалось, ходоки, умолявшие о предоставлении общежитий, тянулись к Жегусову толпами…

      Иван Пудович решал проблему, способную доставить мучительнейшую головную боль руководителю любого ранга, возраста и состояния здоровья, как только мог. Хоть как-то помогало наличие зданий, для приспособления которых под общежития ещё в 1934 г. было выделено и успешно освоено 135 000 рублей. Но почти половина иногородних студентов всё равно не имела жилья. Поздней весной-летом Жегусов мог выкрутиться из положения – ему навстречу пошло командование Якутской Национальной Военной школы (ЯНВШ). В мае и на всё лето оно выводило своих курсантов в «летний лагерь» и готово было предоставить свою казарму под временное общежитие. Но летом она нужна была лишь для абитуриентов, а с сентября в неё вновь вселялись курсанты ЯНВШ. Кое-кого поселили в каком-то спортзале, для кого-то нашли комнатёнки в самом здании ЯГПИ.

    Строительство двух общежитий для студентов, запланированное в 1936 г., было в том году не завершено и перенесено на 1937 г. и только тогда было кое-как завершено, в виде двух деревянных корпусов на улице Сергеляхской. Канализации и водопровода в них не было, воду в бочках привозили на лошадях водовозы, а отопление было печным. Но и это считалось по тем временам огромным достижением. К 1937 г. обрадованный Жегусов прогнозировал увеличение числа студентов до 450 человек. Обеспеченность общежитиями на 85%, т.е. на 340-380 человек он считал приемлемым. Остальные 15% он планировал закрыть с помощью найма частного жилья.

 

                    

                                   Комната студенческого общежития. 1935 г.

Кровати заменяют деревянные топчаны, но зато есть радиофикация – левее          

                                   зеркала на стене висит радиорепродуктор.

 

 

          Дровяные и другие проблемы, зарплата директора Пединститута

      Тогда же на 17 преподавателей имелось всего 5 служебных квартир, представлявших собой деревянные дома с печным отоплением. Два преподавателя с семьями жили в двух комнатах студенческого общежития. Горсовет Якутска, в своё время оперативно предоставивший ЯГПИ землю для подсобного хозяйства, в этот раз никак не помог институту с жильём для преподавателей. Не помогло даже принятие постановления Якутского обкома ВКП (б), обязывавшее Горсовет выделить две квартиры преподавателям. Его просто не выполнили. Оказались бесполезны, как отмечал сам Жегусов, его многочисленные «хождения» в Горсовет и Горисполком.

      Много хлопот прибавляли заботы о лимите дров – было важно расходовать их экономно, чтобы спокойно прожить зимние холода. В 1935 г. внезапно стал замечаться перерасход дров. Выяснилась и причина – ЯГПИ и Педтехникум всегда тесно сотрудничали, и институт позволял техникуму пользоваться своим клубом. А потом оказалось, что во время многочисленных педтехникумовских мероприятий (от собраний до самодеятельных концертов) клуб топили дровами Пединститута. Жегусов потребовал от Педтехникума приносить в клуб свои дрова. По этому поводу завязалась оживлённая переписка,[47] но чем она кончилась, неизвестно. Этот дровяной конфликт может сейчас у кого-то вызвать незаслуженно снисходительную усмешку, но его нельзя оценивать, как какую-то свару. Требования Жегусова были вполне законными действиями рачительного хозяина.

      В плане работы Жегусова «на период с 1 января по 1/IX 1937 г. по линии учебной части» был следующий пункт: «выяснить местонахождении части оборудования ЦИПККНО (10 мест) и закупленного в 1936 г. учебного оборудования». Это оборудование состояло из лабораторной посуды, физических приборов и других учебных пособий. Их груз отправлялся по железной дороге сперва из Москвы, затем пополнялся в Казани и должен был проследовать до Иркутска, и далее по реке Лена – до Якутска. Но за Уралом груз потерялся.[48]

      Каким был тяжким груз хозяйственных обязанностей, виден даже из зарплаты Жегусова. У него и потом у заступивших на его место новых директоров она в базовой ставке до 1939 г. составляла всего …180 рублей в месяц (лишь на 60 рублей больше столяра института!). Объяснялось это тем, что любому руководителю ВУЗа, как и преподавателю, кроме базового небольшого оклада, зарплата начислялась в соответствии с количеством проведённых им лекций и занятий. Таким образом, каждого директора ВУЗа, деканов факультетов и даже ректоров стимулировали быть «играющими тренерами» и вести занятия. В условиях 1930-х гг., иначе было и невозможно. Ибо не хватало и обычных преподавателей.

      Чтобы было понятнее, насколько была низкой базовая ставка зарплаты директора Пединститута, напомню, что стипендия студента-первокурсника тогда имела размер в 134 рубля. Базовые ставки у деканов и преподавателей были выше. Например, декан Факультета языка и литературы ЯГПИ получал 300 рублей, преподаватель – от 238 до 300 рублей.^[49] Жегусову из-за чрезвычайной занятости административно-хозяйственными делами просто некогда было часто заниматься со студентами. Кстати, в 1928 г. его зарплата во время работы в Наркомпросздраве составляла 225 р.^[50]

      Огромное многообразие обязанностей и связанных с ними хлопот неизбежно сказалось на здоровье Ивана Пудовича. В ноябре 1935 г. он писал: «Не мешало бы мне месяца два подлечиться. Сейчас чувствую себя неважно…обострился катар желудка».[51]

 

 

                                           Борьба Жегусова за кадры

 

Покушения обкомовских и комсомольских деятелей

      Ивану Пудовичу пришлось сразу же в первые годы существования Пединститута вести хоть и кратковременную, но весьма ожесточённую борьбу за его кадры. Нет, она не заключалась только в усилиях по приглашению специалистов из-за пределов ЯАССР, а в сохранении уже имеющихся. Но от этого борьба за кадры была вовсе не лёгкой.

      Всё началось в сентябре 1935 г., когда чиновники Якутского обкома ВКП (б) захотели перевести на работу к себе в областной комитет директора Якутского педагогического рабфака С.С. Сюльского. Его собирались назначить на пост руководителя «ОПА», отдела пропаганды и агитации ОК ВКП (б). Но И.П. Жегусов высказался против. Мотивировал он это тем, что у педрабфака много проблем, поэтому ему нужен «крепкий руководитель, как в хозяйственном, так и политическом и идеологическом отношении, каковым является настоящий директор ЯПРФ т. Сюльский».^[52] Жегусову удалось заручиться поддержкой первого секретаря Якутского обкома ВКП (б) Павла Певзняка и Сюльский остался на своём посту. Позже Семён Семёнович Сюльский стал наркомом просвещения ЯАССР.

 

      Затем в ноябре 1935 г. под влиянием Якутского областного комитета комсомола было принято невинное на первый взгляд решение IX городской студенческой конференции. Согласно которому студент II курса Исторического факультета Георгий Башарин был «избран председателем горпролетстуда», причём без ведома и согласия руководства ЯГПИ. Казалось бы, ничего страшного нет, что такого – избрали студента на общественную должность? Но чтобы возникшая проблема была понятнее, необходима ремарка.

      «Пролетстуд» – существовавшая с 1925 г. до конца 1930-х гг. всесоюзная общественная профсоюзная организация, объединявшая студентов учебных заведений всех форм, также занимавшаяся развитием спорта среди студенчества. «Пролетстуд» в Якутске охватывал не только студентов ЯГПИ, но и учащихся целого ряда техникумов: Пушного, Рыбного, Сельскохозяйственного, Потребительской кооперации, Медицинского, Педагогического, Речного («Транспортного»). Казалось бы, предстоит всего-то профсоюзная работа со студентами плюс ещё семи техникумов.

      Но работа «председателя горпролетстуда» была чрезвычайно хлопотной и на этой должности была велика текучесть, а некоторые люди на этом посту даже заболевали неврозом. Потому что тогдашняя профсоюзная работа была очень трудной. Серьёзной проблемой было отсутствие паспортов у студентов-колхозников, прибывших из улусов. Таких только по техникумам в 1935 г. было «до 320 человек». Напомню, что колхозники тогда не имели паспортов, и никто не имел права выдавать их и колхозной молодёжи, поступающей в городские учебные заведения. Беспаспортный студент формально мог быть в любой момент выселен из общежития, а ещё их штрафовала милиция за нарушение паспортного режима. Из-за нехватки общежитий для студентов снимали жильё, но ведь квартирохозяева тоже были обязаны требовать у них паспорта. Проблему беспаспортности студентов «горпролетстуд» в одиночку решить не мог, и только благодаря вмешательству руководства ЯГПИ нуждающимся выдавали временные удостоверения личности и даже добивались «сложения штрафов»,[53] больно бивших по карману студентов.

      Но на этом проблема не заканчивалась – беспаспортные студенты привлекали внимание слишком бдительных лиц, причём не только из милиции и НКВД, но из отдела кадров Наркомата просвещения ЯАССР, часто видевших в них «кулацкие элементы» или детей «лишенцев», пытающихся скрываться в Якутске.[54] Поэтому приходилось уделять много времени для ответов на всевозможные запросы и даже кадровые проверки. ^[55] В случае если какой-то студент действительно оказывался хотя бы дальним родственником раскулаченных или «лишенцев», то неприятности ожидали всех – и работника «горпролетстуда», и преподавателя-куратора и руководство учебного заведения. От негативных публикаций в прессе с обвинениями в потакании антисоветским элементам до выговоров и понижений в должности. Вопрос с выдачей паспортов деревенским студентам запоздало, но положительно решили в Советском Союзе только лишь в самом конце 1930-х гг.

      Это ещё не всё – морока с паспортами и поиск «лишенцев» никак не освобождали от текущей работы, особенно забот по оказанию помощи студентам из числа сирот, инвалидов, больных и нуждающихся в общежитиях.

      Справившиеся с работой председателями «в пролетстуде» обычно затем считались прошедшими суровую, но очень полезную школу администрирования и почти всегда зачислялись в партийную номенклатуру. В итоге, если бы не вмешательство директора ЯГПИ, Якутия получила бы не доктора исторических наук Г.П. Башарина, а партийного функционера…

      Жегусов прекрасно понимал все эти нюансы и не без оснований писал, что «Не освобождённый сотрудник вряд ли справится с работой «в пролетстуде».

      На его возражения работник «Обкомола» (обкома ВЛКСМ) товарищ Петров заявил, что Башарин – член ВЛКСМ и член Бюро Городского комитета КСМ, «поэтому комсом. организация имеет право распоряжаться им, как угодно независимо от того, что вы согласны или нет».

      11 ноября 1935 г. в ответ Жегусов написал: «Такую установку тов. Петрова считаю в корне не правильной. У меня в Институте 1/3 студентов составляют комсомольцы. Если КСМ стала бы распоряжаться всеми этими комсомольцами так, как говорит тов. Петров, то моя роль, как директора Института, была бы жалкой». Далее Жегусов назвал Башарина «парнем-самородком», и заявил – «Я имею намерение, создавая соответствующие условия, подготовить из него научного работника для Института». Далее Иван Пудович аргументировал так: «Думаю, комментировать мое предложение едва ли есть необходимость. Кадры, тем более местные, для Института нужны. Их необходимо подготовить заранее. А не тогда, когда человек кончает ВУЗ». И ещё раз добавил, что должность председателя «в пролетстуде» лишь формально считается общественной и работа Башарина на ней – погубит возможность подготовить из него «научного работника для Института». Жегусов обратился за поддержкой к секретарю Якутского обкома ВКП (б) Павлу Певзняку,^[56] и судя по дальнейшей биографии Башарина, добился своего.

                                              

                                           Г.П. Башарин. Фото 1950 г.

 

Новые личности – кадровый задел Жегусова на будущее

      Своей настойчивостью и, если хотите, здоровым упрямством, Жегусов добился того, что работников и студентов ЯГПИ оставили в покое и уже не пытались переводить их на работу в партийно-комсомольские органы, даже после его ухода с поста директора ЯГПИ.

      Но борьба за кадры у Ивана Пудовича заключалась не только в ведении таких своего рода «оборонительных» действий. Ещё во время командировок в Москву и с помощью переписки с Постоянным представительством ЯАССР в столице СССР, он сумел очень удачно найти отличного сотрудника – Юрия Георгиевича Шафера (будущего директора Института космофизики) и пригласить его на работу в ЯГПИ на должность преподавателя физики с перспективой стать заведующим Кафедрой физики. Неизвестно, как Жегусов сумел мотивировать его. Но Ю.Г. Шафер переехал на работу в Якутск на чистом энтузиазме, не смущаясь тем, что в Якутске ему предложили работу с понижением в должности. Ведь до этого он уже был заведующим Физико-математическим отделением Томского университета (т.е. практически почти что деканом факультета), а затем заместителем директора по административно-финансовой части, успевая ещё и одновременно руководить стеклодувным цехом ТГУ. Нужно отметить, что перевод специалиста такого высочайшего уровня из одного из лучших университетов в далёкий провинциальный пединститут, да ещё и на более низкую должность, мог быть возможен только лишь после разрешения Наркомата просвещения РСФСР. Причём – даже в случае согласия переводимого на такой перевод.[57] Но Жегусов каким-то образом сумел добиться согласия Наркомата.

      В Якутске Юрий Георгиевич Шафер начал работать с огромной энергией, создавая свою кафедру практически на голом месте (напомню, что физические приборы по пути были потеряны и прибыли лишь через год), и более того, став одним из первых в ЯГПИ парашютистов и планеристов, вовлёк парашютный и планерный спорт его студентов. Работая в труднейших условиях, Шафер ухитрился ещё и успешно учиться в Якутском аэроклубе и получил диплом младшего инструктора-планериста 6 мая 1936 г.^[58]

     Одной заботой о Башарине кадровая деятельность директора ЯГПИ не ограничивалась. Стараниями Жегусова появились и свои кандидаты наук: Степан Федотович Попов защитил кандидатскую диссертацию по педагогике в 1935 г., другим кандидатом педагогических наук в 1937 г. стал И.А. Мельников.

      Вообще же Иван Пудович сумел создать из преподавателей сплочённую команду, успешно работавшую и после его ухода из Института, а потом даже сумевших возглавить ЯГУ.

     

 

      

                                    Военное образование в ЯГПИ

 

Нарезное оружие – в Пединституте

      Оказание всесторонней помощи в развитие военного обучения студентов ныне является малоизвестной стороной деятельности Ивана Пудовича Жегусова.

      Милитаризация жизни охватила с начала 1930-х гг. все слои советского общества, но это опять же вовсе не являлось какой-то блажью, а жизненно важной необходимостью. Весь мир двигался к новой мировой войне, и подготовка обученных людских резервов в СССР стала чрезвычайно необходима.

      Первую сдачу нормативов на «Ворошиловский стрелок» в Якутии провели в мае 1934 г. И сразу же Якутский Государственный Пединститут внёс свою важную лепту в подготовку первых ворошиловских стрелков в Якутии. Несмотря на то, что в ЯГПИ не хватало помещений и иногда даже кабинет директора использовался как аудитория для занятий Рабфака, Иван Пудович нашёл в институте помещение для стрелкового тира. Занятия там велись не с пневматическими ружьями, а с настоящими, пусть и малокалиберными винтовками ТОЗ. Студенты стреляли ежедневно и на соревновательной основе, с присвоением званий «Стрелок дня», «Стрелок недели», «Стрелок месяца». Конечно, стрельба воспринималась студентами ещё и как своеобразное развлечение. Сейчас трудно представить себе, что в Якутске или да хоть в любом другом городе нашей страны есть ВУЗ со своим тиром, где всякий желающий может пострелять из нарезного, пусть и 5,6-мм оружия. Таких тиров не было в Якутске даже в позднее советское время, нет и ныне.

      Особенностью тех лет было то, что студенчество во всех ВУЗах обязательно проходило весьма серьёзную военную подготовку. Военные кафедры были не везде, и большинство студентов готовили в рамках подготовки рядового красноармейца-пехотинца. Но нормативы же Всеобуча (всеобщего военного обучения) были весьма жёсткими – «ворошиловский» и «тимошенковский броски» (15 и 100 км на лыжах с грузом в 25 кг на поясе и вещмешке), летний «марш по японской системе» (12 км по пересечённой местности, последние 5 км пробегали в противогазах, стрельба из винтовок боевыми патронами на финише). Последний «марш» бегали по сопкам от Якутска до посёлка Маган. В рамках принятия социалистических обязательств преподаватели обязывались провести «провести 1 хим. тревогу в учебное время по пединституту, подготовить 10 инструкторов ПВХО» (противохимической обороны), «провести один поход в противогазах на 5 км». [59]

 

 

«Народ и армия – едины!»    

       Сам Иван Пудович по состоянию здоровья был далёк от спорта, но всячески поощрял занятия студенческим спортом. В частности, введя своим приказом обязательную утреннюю зарядку для студентов общежитий.

      Кроме того, Жегусовым была заложена традиция, реализовывавшая советский лозунг «Народ и армия – едины!» Его давние дружеские отношения с Якутской Национальной Военной школой (ЯНВШ), завязанные ещё в 1928 г.,[60] привели к появлению взаимовыгодного сотрудничества. За каждой учебной студенческой группой был закреплён лучший курсант или сержант ЯНВШ, помогавший студентам постигать премудрости стрельбы, противохимической обороны и сдачи норм ГТО. Взамен студенты помогали обучать читать и писать малограмотных красноармейцев.

      От такого сотрудничества была польза и для самих кадровых военнослужащих. Значительная часть сержантов ЯНВШ, работая со студентами, приобретали ценный педагогический опыт и даже выражали желание продолжать образование. И те, кто выжил во время Великой Отечественной войны, использовали всё это в будущем. Например, Григорьев, ставший затем начальником Вневедомственной охраны МВД ЯАССР, Сатыров – долго служивший в МВД, «ворошиловский стрелок», воевавший с бандеровским подпольем в Западной Украине и затем работавший в системе ДОСААФ, Табунанов – также работник ОСОАВИАХИМ и затем ДОСААФ, Коммунаров – будущий работник Института космофизики.

          

  

             Курсант ЯНВШ Григорьев со студентами курируемой им группы.

      Многие имеют значки «Ворошиловский стрелок». У 1-й слева в I ряду                 

                    девушки – знак «Готов к противохимической обороне».

 

 

 

                                               Жаркий 1936 год

 

Кто виноват: природа или троцкисты?

      За год до снятия по надуманным политическим мотивам с должности И.П. Жегусова, в Якутске весной-летом-осенью того года серьёзно, в буквальном смысле этих слов, накалилась психологическая атмосфера. По столице Якутской АССР прокатилась волна опустошительных пожаров, каких никогда не было прежде. Сгорели общежитие милиции и строящееся здание Якутской республиканской типографии и в нём погибло новейшее полиграфическое оборудование, закупленное в США. Затем огонь серьёзно повредил Якутское книжное издательство.^[61] Ночью 11 сентября 1936 г. сгорели общежитие Обкома ВКП (б) и здание Наркомата просвещения.^[62] Произошло и много других пожаров, в том числе и частном секторе, нанёсших хотя и менее значительный ущерб, но всё это создавало атмосферу тревоги и подозрительности. В Якутске появились слухи о том, что всё это дело рук «троцкистских вредителей», совершающих поджоги. Нервозность среди руководства усиливалась ещё и из-за того, что в августе 1936 г. в Якутске несколько дней пребывал первый в Якутии после 1917 г. иностранный журналист – американка Рут Грубер, представлявшая газету «Нью-Йорк геральд трибюн». Она была ещё и фотографом, и писательницей, и даже имела научную степень доктора философии. Кстати, про систему образования в Якутии Грубер написала потом вполне доброжелательно и с большим удивлением (о причинах его будет рассказано в   самом конце), хотя и несколько снисходительно.^[63]

     На самом ли деле действовали троцкисты-вредители или пожары происходили из-за стечения ряда обстоятельств в самом деле аномально жарком году – доподлинно сейчас неизвестно. В 1990-е гг. появлялась версия, что были реальные поджоги, но их творили сотрудники НКВД, чтобы затем оправдать перед населением будущие массовые репрессии 1937 г., выдавая их за справедливую борьбу с террористическим троцкистским подпольем, якобы окопавшимся в Якутии.

     Но документальных доказательств тому до сих пор не найдено. Скорее всего, опустошительные пожары были результатом начавшихся в 1936 г. почти по всему Якутску нарушений правил противопожарной безопасности, усугубляемых жарким летом. Дело было в том, что с мая 1936 г. начался массовый ремонт существующих деревянных государственных зданий и строительство новых, а также – замена чурочной мостовой и установка её там, где грунтовые улицы после дождей становились непроходимы. При этом стройматериалы складывали хаотично, отчего проезду пожарных машин мешала уже не грязь, а нагромождения досок и брёвен. На это серьёзное нарушение накладывалось ещё и то, что в сплошь деревянном тогда Якутске не было ни одного пожарного водохранилища («пожарного водобака»), а заменявшие отчасти их пруды в черте города засыпали. Зачем? А затем, что тогда в Якутии была распространена малярия («титирэтэр ыарыы») и лишние водоёмы вполне справедливо признавали обиталищем личинок малярийного комара.^[64]

      Учебные заведения Якутска тоже страдали от пожаров 1936 г. 17 мая загорелась одноэтажная кухня Сельскохозяйственного техникума, огонь перекинулся на его чердак. Потушить возгорание сразу не смогли (местный пруд-противопожарный водоём был засыпан), и среди студентов возникла ужасная паника. К счастью, пламя сумели ликвидировать, не допустив его разрастания в серьёзный пожар.^[65] 11 сентября ночью сгорел флигель школы №4.^[66]

 

 

ДПД в ЯГПИ

      Всё это происходило на глазах Ивана Пудовича Жегусова и не могло не подтолкнуть его к мысли о том, что случись пожар в объектах ЯГПИ, то он нанесёт огромный ущерб и без того бедному имуществу института и отбросит его развитие на несколько лет назад. Поэтому он предпринял жёсткие меры по укреплению противопожарной безопасности.

     Нужно сказать, что Жегусов, являясь внешне мягким и заботливым руководителем, с самого основания ЯГПИ ввёл в нём строгую дисциплину, простиравшуюся вплоть до того, что в общежитиях с утра студенты начинали день организованной физзарядкой, а актив и коменданты строго следили за своевременностью отбоя и отхода ко сну. Разумеется, преподаватели, технические работники института, студенческий актив и сами студенты получили строжайший приказ (позже дублировавшийся) Жегусова усилить противопожарные предосторожности и привести в порядок инвентарь (особенно в кабинетах физики и химии), регулярно проверять его состояние, не допускать скопления в помещениях и дворах легковоспламеняющегося вещей и мусора, проводить ночные обходы зданий. Кроме того, в ЯГПИ создали Добровольную пожарную дружину (ДПД). В её состав зачислили даже девушек. Они не должны были непосредственно тушить огонь, а были обязаны встречать пожарных и грузовики для перевозки людей, проводить разведку места вероятного возгорания и охранять эвакуируемое имущество. Какого-либо оснащения ДПД не получила (тогда и обычные огнетушители были не так распространены), кроме багров, топоров и вёдер с маломощными ручными насосами, но самое главное – она вошла в городскую тревожную систему.

      Это означало, что по общегородской пожарной тревоге институтская ДПД прибывала тушить какой-либо пожар вместе с ГПК («Городской пожарной командой»), другими дружинами, милицией и военнослужащими. Даже ночью. Либо, по заранее объявленному приказу начальника УПО («Управления пожарной охраны») НКВД ЯАССР находилась в резерве в полной готовности, на случай возникновения второго опасного пожара. Недостаточность пожарной техники и скверное состояние улиц компенсировали увеличением числа людей, тушащих огонь и самое главное – эвакуирующих ценное имущество. Такой способ в 1938 г. реально помог спасти центральные склады «Холбоса», тушить огонь прибыли более 90 человек, даже отдыхавшие после ночных смен.^[67]

      В итоге благодаря предпринятым Жегусовым мерам в тревожном 1936 г. ни на одном объекте ЯГПИ не было ни одного возгорания. Конечно, Совнарком ЯАССР, Якутский обком ВКП (б), городские власти и НКВД предприняли затем жёсткие меры по предотвращению пожаров. Нагромождения стройматериалов ликвидировали, снесли даже разные сараи и кладовки, мешавшие проезду пожарных, построили утеплённые «водобаки» на 40-50 кубометров.^[68] Но и меры, предпринятые Жегусовым, оказались долгоиграющими – не только до конца 1930-х гг., но и во время Отечественной войны в ЯГПИ, где 98% помещений были деревянными и отапливались печами, не было ни одного пожара. Даже приказы об укреплении «противопожарной обороны» других директоров пединститута, сменивших Ивана Пудовича, были по сути, копиями его строжайших приказов.

 

 

                                                               Арест

 

Три уголовные статьи

     В разгар репрессий в 1937 г. Жегусов был снят с должности директора ЯГПИ по лживому обвинению в слабой воспитательной работе. А в следующем, 1938 г., работая ответственным редактором Якутского книжного издательства, 4 декабря арестован по ложному обвинению с предъявлением обвинения по якобы «контрреволюционным» преступлениям. «Дело» Жегусова стало частью «якутского дела», начавшееся с так называемого «дела М.К. Аммосова».

      Иван Пудович обвинялся в совершении якобы целого ряда преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом РСФСР 1926 г. – статьям 58-2, 58-7 и 58-11. Необходимо раскрыть, что означали эти статьи, так как ещё много исследователей ограничиваются лишь механистическим перечислением их номеров и склонением по всем падежам слов «ложно обвинён», хотя содержание УК-1926 вовсе не секрет и его легко можно найти с помощью любого поисковика. Раскрытие содержания статей помогает понять суть тяжелейшего положения, в котором оказался Жегусов и как проходило следствие. Итак:

      Статья 58-2: «Вооружённое восстание, любое действие с намерением насильственно отторгнуть от Советского Союза любую часть его территории или вторжение с целью захватить власть»;

      Статья 58-7: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершённый в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, то есть промышленный саботаж»;

      Статья 58-11: «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе контрреволюционных преступлений».

   

      Сейчас всё это выглядит совершенно абсурдно-фантастически, чуть ли не как обвинение в связи с инопланетянами, собирающимися захватить Землю. Но тогда, в 1937-1938 гг. это представляли народу очень изощрённо, с высокой степенью убедительности, причём приводя в качестве примеров реальные события в Якутии, в СССР и даже в мире. Не забыли, как ходили слухи о том, что пожары 1936 г. в Якутске – дело рук троцкистских вредителей? Но как Жегусов с другими заговорщиками мог «насильственно отторгнуть от Советского Союза» Якутию?

       Объявлялось, что в Советском Союзе существует тайный «правотроцкистский центр», планирующий поднять «КР»-мятежи в Восточной Сибири, Забайкалье и Приморье и серией диверсий вывести из строя Сибирскую магистраль. Тогда части Красной Армии лишатся возможности получать снабжение и подкрепления, и не смогут их подавить и противостоять иностранной интервенции. В качестве подтверждения и примеров приводились совершенно недавние события: японцы в 1931-1932 гг. сумели отторгнуть у Китая Манчжурию (такую же огромную, как и Якутия) с помощью горстки маньчжурских националистов, а во время Гражданской войны в Испании в 1937 г. троцкистская группировка «ПОУМ», вначале воевавшая против франкистов, оголила фронт у Барселоны, поставив в тяжёлое положение республиканцев. Всё это втолковывалось и в газетах, и по радио, и на митингах, и в новой редакции «Краткого курса истории ВКП (б)». Словом, агитпропобеспечение обеспечение репрессий было хорошо продумано.

      Статьи серии 58 имели общее название «контрреволюционные преступления» и большинство из них предусматривали наказание в виде смертной казни.

       Оперативники и следователи НКВД писали, что Жегусов «Проводил вражескую работу на национальном фронте» и «состоял членом существовавшей на территории ЯАССР объединённой правотроцкистской и буржуазно-националистической организации, ставившей своей целью отторжение Якутии от Советского Союза и создание на её территории буржуазного государства под протекторатом Японии».

       Но о каком «якутском буржуазном национализме» могла идти речь, если Жегусов продвигал сотрудников ЯГПИ не по национальному признаку, а по сугубо деловым и профессиональным качествам? К тому же именно при нём в институте появился и сплотился многонациональный коллектив преподавателей. Например, И.А. Мельников и В.В. Яковлев русские, Шус и Шафер – евреи, Цхай – кореец, Иванов, Фёдоров, Мординов – саха. Была даже немка из ссыльных, преподавательница иностранных языков.

     Если обвинение по статье 58-2 могли притянуть к участию Жегусова в заговоре Аммосова якобы с целью отторгнуть Якутию из состава СССР с переходом под протекторат Японии, то обвинение по статье 58-7 выглядит совершенно абсурдно. Как мог Жегусов подрывать на должности директора ЯГПИ промышленность, транспорт, торговлю и денежное обращение с кредитной системой да кооперацией?

      Кстати, при наличии способного адвоката обвинение Ивана Пудовича в организации «промышленного саботажа» даже тогда, в 1938 г., могло быть довольно легко опровергнуто, причём даже с цифрами в руках. Пединститут, хотя и не являлся коммерческим учреждением, был при Жегусове настоящим катализатором и стимулятором развития республиканской экономики. ЯГПИ стал крупным заказчиком мебели, артель «Краснодеревец» в Якутске изготовила множество её видов на крупную сумму до 40 000 рублей, республиканские торговые организации завозили для него большое количество канцтоваров. Свою долю законной прибыли благодаря существованию института получали многие – от Якутского государственного книжного издательства и треста «Якутстрой» до артелей водовозов и печников. Осваивать выделенные средства кажется делом не трудным, но и это нужно было всегда делать с умом. В иных пединститутах это проваливали, связавшись с ненадёжными исполнителями заказов. У нас же небольшая и вовсе не критическая заминка в освоении средств была лишь в 1934 г. и в начале 1935 г.

      Нужно отметить, что дело Жегусова велось не внесудебным карательным органом-«тройкой», не предусматривавшим участия «ЧКЗ» (члена коллегии защитников, как тогда называли адвоката). Поэтому он имел шанс при наличии опытного защитника избежать «расстрельного» приговора, обвинение в «экономической» статье 58-7 могло быть вообще снято. Вопреки домыслам о полной безнадёжности тогда участия адвокатов, их роль в судьбе обвиняемых в «КР»-преступлениях была высока. Но вот только всё зависело от самого адвоката – найдёт ли он в себе смелость противостоять системе или окажется малодушным?

      Возможность реализации обвинения по статье 58-2 была в прямой зависимости от «гуманитарного» фактора – количества свидетелей обвинения и/или личного признания обвиняемого против себя. Усугубление участи мнимого «врага народа» было возможным при этом, даже если следователи не могли найти никаких прямых улик его преступного умысла технического характера – документов, оружия, способов связи и т.п. Кстати, в деле М.К. Аммосова ни у одного обвиняемого их так и не нашли, но печальная судьба их известна…

 

 

Глас вопиющих в пустыне

       Арестованного Жегусова пытались защищать. Не все преподаватели и уж тем более студенты осмеливались перечить грозному НКВД. Но преподаватель А.Е. Мординов и студент-математик Шадрин написали заявления о том, что не наблюдали в действиях Жегусова никаких антисоветских проявлений. Другие же коллеги и студенты избрали более пассивный способ защиты своего директора – они не писали никаких заявлений, но при попытках привлечь их в качестве свидетелей обвинения они отрицали проявление Иваном Пудовичем какой-либо контрреволюционности. Но оказались и Иуды. Они не могли засвидетельствовать каких-то убойных улик против него, и «как бы усугубляли дело, отмечая, что Жегусов проявлял грубость, в институте была низкой успеваемость, не давалась строгая оценка аполитичным проявлениям» и что он выделил «комнату жене троцкиста Гуревича». [69]

      Нужно отметить, что доцент Гуревич был одним из первых незаконно репрессированных ещё до ареста Жегусова преподавателей ЯГПИ. И нужно было иметь немалую смелость, чтобы предоставить жильё супруге «врага народа».

     Абсурдность обвинения в организации «промышленного саботажа» проливает свет на вероятную причину исчезновения трудов Жегусова.

     Он, понимая, что хозяйственных проблем со временем всё же станет меньше и появится время для ведения занятий, готовился к преподавательской деятельности. По разным данным, он планировал провести цикл лекций по прикладному предмету, называемому иногда «экономикой педагогики», т.е. по методике открытия новых школ и усовершенствованию уже имеющихся (в частности, по открытию новых классов). Богатейший опыт по созданию школ на пустом месте во время кампании ликбеза и «культпоходов» у него имелся. Но труды Жегусова не дошли до нас.

      Обычно причиной того ныне называют то, что чекисты уничтожили их. Но практика следственной работы НКВД свидетельствует, что следователи дотошно изучали всё, что написано или напечатано обвиняемым, чтобы использовать это как доказательство его вины. Большое количество рукописных и машинописных материалов, пусть и черновиков, никогда не являлось для чекистов проблемой, их могли тщательно изучать годами, затем неожиданно предъявив новое обвинение даже спустя некоторое время после прекращения уголовного дела. Поэтому после ареста Ивана Пудовича его родственники могли сами уничтожить его рукописи, чтобы следователи не могли цепляться за каждое показавшееся им крамольным слово.

     После отстранения и ареста наркома НКВД Ежова, обвинения против Жегусова начали пересматривать. Было признано, что обвинительное заключение не имеет достаточно улик, поэтому 28 марта 1940 г. уголовное дело в отношении Жегусова прекратили и его освободили. Прекращение уголовного дела вовсе не означало его полного закрытия. Если бы вдруг нашлась новая улика, пусть даже и в виде свидетельских показаний, то Жегусов мог быть снова арестован. Однако таких свидетелей не нашлось.

      Но пребывание в тюрьме и избиения на допросах, пытки лишением сна и возможности лежать серьёзно подорвали его здоровье. Обострился залеченный было туберкулёз. Иван Пудович вышел на свободу уже инвалидом и в феврале 1941 г. умер в Якутске… Во время незаконного следствия он не признавал своей вины и по его показаниям не был арестован ни один человек.

   Иван Пудович Жегусов был полностью был реабилитирован за отсутствием состава преступления 15 мая 2000 г.

                    

      

                                  Фото Жегусова из следственного дела

 

 

Своеобразный протест

     Новый директор ЯГПИ Новгородов сразу же после ухода с работы своего предшественника зафиксировал кратковременное, но неслыханное прежде при Жегусове падение дисциплины среди студентов. Причём оно доходило, со слов некоторых преподавателей, до того, что некоторые студенты позволяли себе вольно расхаживать по аудитории и разговаривать во время лекции. Был и случай, когда две студентки отказались переселиться из одной комнаты общежития в другую, при этом демонстративно порвав в клочки письменное указание о переселении за подписью заместителя директора по административно-хозяйственной части, причём прямо в его присутствии.[70]

      Объяснить это тем, что студенчество почувствовало, что уже нет строгостей, бывших при Жегусове и начало позволять себе устраивать вольницу – не верно. Скорее всего, это был своеобразный протест, студенты чувствовали, что Жегусова вынудили оставить свой пост и выдвинутые против него обвинения несправедливы. К своей чести, Новгородов никогда не обвинял в происходящем временном падении дисциплины и в существовании других нерешённых проблем своего снятого предшественника.[71] Никаких массовых митингов, клеймивших, как это было, к сожалению, принято, позором «врага народа», занимавшего пост прежнего начальника, не было.

      Родной младший брат Жегусова, Иван Пудович Жегусов-второй, спокойно закончил Пединститут в 1940 г. Никаким гонениям из-за старшего брата он не подвергался. После института он работал учителем математики в Ытык-Кёльской средней школе и в феврале 1942 г. был призван в Красную Армию. По всей видимости, во время призыва мандатная комиссия военкомата получила от руководства ЯГПИ отличные характеристики, поэтому он был направлен учиться в Сретенское военно-техническое училище и получил звание лейтенанта. Если бы не содействие сочувствовавших его старшему брату людей, то близкий родственник «врага народа» вряд ли бы мог учиться на офицера. Иван Пудович Жегусов-2-й затем воевал командиром взвода и умер от ранения 20 декабря 1943 г. в Смоленске.[72]

 

 

                                             Вместо заключения

     Теперь вместо произнесения сожалений по поводу судьбы Жегусова вспомним, казалось бы, совсем неуместный и не имеющий отношения к нему факт пребывания в Якутске в 1936 г. американской журналистки Рут Грубер, представлявшей газету «Нью-Йорк геральд трибюн» и как она удивлялась всему увиденному. Удивляться у неё были основания.

      За границей, в частности в США, не без оснований и доныне считается, что открытие ВУЗа в регионе с холодным и суровым климатом – дело очень дорогостоящее и чуть ли не убыточное. Это подтверждается тем, как начинал работать Университет в сходном с якутскими условиями штате Аляска.

      Он был формально основан в 1917 г., но начал реальный приём студентов только в 1922 г., после неспешной пятилетней подготовки своей инфраструктуры и то изначально он даже не имел статуса ВУЗа, называясь Аляскинский сельскохозяйственный колледж и горная школа (Alaska Agricultural College and School of Mines). К приёму студентов готовились очень долго, хотя в США не было революции и убытков от Гражданской войны да имелось куда больше грамотных, всё просто потому, что считали, что его открытие в холодной Аляске требует очень больших расходов. Даже университетский статус Аляскинский университет получил только через 8 лет после своего формального основания, в 1925 г., и разумеется, в качестве и количестве материальной базы значительно превосходил ЯГПИ. 

      Необходимо отметить, что у университетов США имелся огромный источник доходов, появившийся с указом президента Авраама Линкольна в 1865 г. Он приказал выделить для старейшего Гарвардского университета приличную площадь хорошей земли, более 200 гектар, на вечные времена. Университет должен был сдавать в аренду с аукционов участки под сельскохозяйственные угодья и/или сдавать арендаторам построенную на ней недвижимое имущество и получать с этого доходы для своего развития. Но продавать, обменивать хотя бы частями, дарить или закладывать своё земельное владение он не имел права, землю запрещалось отбирать даже в случае огромных долгов или банкротства университета. При этом Гарвард не должен был просить субсидий из бюджета США, но тогда это было и невозможно – Соединённые Штаты в те годы тоже ещё бедное государство, к тому же разорённое недавней Гражданской войной 1861-1865 гг. Практика выделения крупных участков земли для других университетов была продлена другими президентами, а затем перенята и в Японии. Владение землёй вместе с введением налоговых льгот для спонсоров до сих пор является основой благополучия таких университетов, как Гарвардский, Йельский и др., а в Японии – университетов Васэда, Сокка и пр. Разумеется, не всем выделяются одинаково крупные земельные участки, всё зависит от количества студентов и численности населения региона, в котором расположен университет.[73]

      Понятное дело, что такой метод обеспечения финансовой независимости ВУЗа в Советском Союзе применяться не мог. Но если допустить, что к 1934 г. в стране сохранились бы многие элементы НЭПа, то собственная земля могла бы решить многие проблемы ЯГПИ. И Ивану Пудовичу не пришлось бы тратить на них свои время, энергию и здоровье.

      Но не спешите проклинать Советский Союз и социалистические порядки. У нас было своё преимущество – быстрая скорость реализации проектов вне зависимости от состояния экономики.

      Не спешите и жалеть Ивана Пудовича за то, что он жертвовал здоровьем, и создавая ЯГПИ, вынужденно шёл трудным путём, так как советская система не могла ему предложить способ развития ВУЗа, хотя бы частично аналогичный американскому. История не терпит сослагательного наклонения и на мечтания типа «если бы у нас можно было бы сделать как в Америке» не стоит даже тратить время. Хотим мы того или нет, у Жегусова не было никакого другого пути кроме труднейшего, и он с ним хорошо справлялся.

      Разумеется, Рут Грубер очень удивлялась тому, что на открытие Якутского пединститута потратили только 2,5 года, а не спокойно и тщательно готовясь 8 лет, как на Аляске. Ей было с чем сравнивать – после Якутии она отправилась как раз в штат Аляска. Для неё не могло быть секретом, что в ЯГПИ многого не хватает, и многое ещё очень далеко от совершенства. Но она видела, что наш Пединститут, несмотря ни на что, работает, а его директор со своим коллективом делают титанические усилия, а не ждут, когда пройдут 5 и 8 лет, как на Аляске. Действительно, если бы у нас работали по американским методам, то ЯГПИ открылся бы лишь в 1939 г., и то как колледж, и только к 1947 г. стал бы институтом. И когда бы тогда открылся Якутский университет? Уж точно не в 1956 году.

     Но раннее и спешное открытие Якутского пединститута позволило получить в Якутии гораздо больше поколений образованных людей. Создаётся впечатление, что если бы не арест, то Иван Пудович Жегусов из-за работы на износ всё равно рано ушёл бы из жизни, пусть и не в феврале 1941 г. Добиваться ускорения прогресса получалось ценой больших тягот и жертв. И Жегусов понимал, что для нации важнее первое.

      Благодаря его трудам для многих современных поколений поступление после школы в Якутский университет стало вполне обычным и даже воспринимаемым как совершенно естественное дело, вроде возможности дышать воздухом, свободно и совершенно бесплатно. Хотелось бы, чтобы это ценили и понимали, что всё это достигнуто с помощью напряжённой и труднейшей работы. В том числе и во многом – Ивана Пудовича Жегусова.

      Не стоит стесняться открыто признать, что по нынешним стандартам он вполне мог бы считаться находчивым менеджером высшего класса, способным идти буквально грудью на амбразуру и добиваться успехов при самых неблагоприятных обстоятельствах.

 

      Напоследок стоит отметить, что настоящее исследование никоим образом не претендует на абсолютную полноту. Жизнь и деятельность Ивана Пудовича предстоит изучать ещё многим поколениям историков. Чтобы не быть голословным, напомню, что следующие периоды изучены пока ещё лишь очень поверхностно:

1.   учёба Жегусова в школьном факультете Академии Коммунистического воспитания имени Надежды Крупской в Москве;

2.      подробности следствия по ложным обвинениям в 1938 г. Здесь уже необходимо более активное участие родственников Ивана Пудовича, сейчас материалы следственных и уголовных дел доступны в архиве УФСБ по РС (Я) только родственникам незаконно репрессированного. При этом возможно и обнаружение хотя бы части письменного литературно-педагогического наследия Жегусова из числа изъятых в ЯГПИ документов;

3.     подробности публикаций американской журналистки Рут Грубер. Судя по единственному опубликованному в республиканской прессе интервью, взятого ею у председателя СНК ЯАССР Х. Шараборина, американку интересовали в основном этнографические подробности, положение женщин и малых народов. Но мимо ЯГПИ, бывшего единственным ВУЗом на северо-востоке Азии, она никак не могла пройти. Материалы о нём вполне могут быть в изданной Грубер книге о своём путешествии в Арктике и Якутии. Но она пока ещё не переведена у нас профессионально. Грубер была настоящей звездой журналистики США, известна во время Второй мировой войны как автор серии антифашистских статей и освещением Холокоста. Ушла из жизни она совсем недавно, в 2016 г., прожив 105 лет. Газета «Нью-Йорк Геральд Трибьюн» (New York Herald Tribune) прекратила своё существование в 1966 г. Но часть её материалов и даже книг Грубер есть в свободном доступе в американском сегменте интернета, нужно только время;

4.     после работы Жегусова в ЯГПИ в Национальном архиве РС (Я) осталось великое множество косвенной, но пока ещё мало изученной всеми исследователями важной информации в фондах Госплана ЯАССР, Наркомздрава, документах Госконтроля, треста «Якутгосторг» и других отраслей, которые долго перечислять. И все они могут пролить свет на подробности хозяйственно-экономической работы Иван Пудовича.

 

 

 

                                                                                                           © Евгений Копылов.

 

Автор благодарит за оказанную помощь

Галину Сергеевну Хорунову и

Казаева Андрея Васильевича.

 

 

 

                         Список использованных источников

 

Архивные документы

Национальный архив РС (Я)

ф.34, оп.13, д.17;

ф.52, оп.25, д.17;

ф.58, оп.41, дела 36, 42.

ф.Р-828, оп.1, дела 2, 3, 4, 10, 11, 15, 27, 38, 39, 73; оп.2, д.69; оп. 193, д.25; оп.3, д.95.

 

Филиал Национального архива РС (Я)

ф.3, оп.125, д.302; ф. П-3, оп.193, дела 25, 175,

ф. П-4, оп.51, д.1121;

 

Архив МВД РС (Я)

ф.3, оп.1, дела 11, 17.

 

Монографии, мемуары и сборники

Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г.; Мординов А.Е. Избранные   труды. Том I. Якутск, «Бичик», 2009 г.;

В.И. Пестерев. Гражданская война на Северо-Востоке России и антикоммунистические выступления в Якутии (1918-1930 гг.). Якутск, издательство ЯНЦ СО РАН, 2008 г.;

«История Якутской АССР». Сборник. Том III, М., 1963 г.

 

Справочные издания

Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. РСФСР. М., Госстатиздат, 1963 г.

 

Периодика

Журнал «По заветам Ильича», №1, 1929 г.;

Журнал «Советская Якутия», №4-5, 1930 г.;

Газета «Автономная Якутия», 6 января 1929 г.;

Газета «Автономная Якутия», 30 июня 1931 г.;

Газета «Автономная Якутия», №187, 10 мая 1936 г.;

Газета «Социалистическая Якутия», 15 августа 1936 г.;

Газета «Кыым», Балаҕан ыйын 6 күнэ. – 205 (2697), 1936 с., в версии https://pvs-rgo.ru/2021/10/25/amerika-surunalyyһa-saha-siriger/

Журнал «Америка», №3, 1994 г.

 

Интернет-ресурсы

https://ru.wikipedia.org/wiki/Чистки_в_ВКП(б)

https://pandia.ru/text/77/304/31301-2.php

https://skillbox.ru/media/education/ot-novatorstva-do-lzhenauki-i-izvrashcheniya-vzlyet-i-krushenie-pedologii-v-sovetskikh-shkolakh/

https://pvs-rgo.ru/2021/10/25/amerika-surunalyyһa-saha-siriger/

https://cyberleninka.ru/article/n/ob-organizatsii-yakutskogo-pedinstituta

Фотофонды Музея истории высшей школы СВФУ и Национального архива РС (Я).

 

---

[1] https://skillbox.ru/media/education/ot-novatorstva-do-lzhenauki-i-izvrashcheniya-vzlyet-i-krushenie-pedologii-v-sovetskikh-shkolakh/

[2] Филиал Национального архива РС (Я), ф. П-3, оп.193, д.25, л.1.

[3] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.34.

[4] Газета «Автономная Якутия», 6 января 1929 г., анонимная заметка «Деньги на ветер».

[5] Филиал Национального архива РС (Я), ф. П-3, оп.193, д.175, л.2. В 1930-е кандидатский стаж мог доходить даже до 3-х лет.

[6] Там же, ф. П-4, оп.51, д.1121, л.1.

[7] Экономические связи ЯАССР с Иркутской областью в советское время были даже глубже, чем сейчас. Логистический путь для снабжения мясом и маслом золотых приисков Бодайбо был более удобен и действовал даже после начала работы Сибирской магистрали. Даже во время Отечественной войны колхозы Якутии ухитрялись продавать в Иркутской области несколько тонн сливочного масла в год (Филиал Национального архива РС (Я), ф.34, оп. 13, д.17, л.13).

[8] Самообложение – не регулярное и иногда разовое введение на добровольной основе особого налога для улучшения культурных и образовательных условий (например, на ремонт школы). Вопрос о самообложении всегда обсуждался на общем сходе населения сельсовета или общины.

[9] Филиал Национального архива РС (Я), ф.3, оп.125, д.302, л.88.

[10] Журнал «По заветам Ильича», №1, 1929 г., стр. 82-85, статья И. Жегусова «Работа Таттинской избы-читальни».

[11] https://ru.wikipedia.org/wiki/Чистки_в_ВКП(б)

[12] Филиал Национального архива РС (Я), ф. П-3, оп.193, д.25, л.2.

[13] Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. РСФСР. М., Госстатиздат, 1963 г., стр. 155.

[14] «История Якутской АССР». Сборник. Том III, М., 1963 г., стр. 129.

[15] Филиал Национального архива РС (Я), ф. П-3, оп.193, д.25, л.2.

* Жегусов не был единственным человеком, которому из-за пустяка могли сгубить карьеру. Например, известный якутский композитор Марк Жирков в молодости вообще служил в царской полиции (пусть и письмоводителем, т.е. секретарём, но это был «классный» чин госслужбы), однако при Ойунском и Аммосове никто не смел попрекать его этим.

[16] Там же, ф. П-3, оп.193, д.25, л.2.

[17] Там же https://ru.wikipedia.org/wiki/Чистки_в_ВКП(б)

[18] Там же, ф. П-3, оп.193, д.25, л.2.

* Официально Гражданская война в Якутии закончилась в 1923 г., но её рецидивы были в 1925 г., 1927-1928 гг. и даже в 1930 г.

[19] Национальный архив РС (Я), ф.58, оп.41, д.36, л.57.

[20] Мординов А.Е. Избранные   труды. Том I. Якутск, «Бичик», 2009 г., стр. 58.

[21] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.10, лл.2, 3.

[22] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.3, лл.5-6.

[23] Газета «Автономная Якутия», 30.06.1931 г., стр. 2, статья И. Жегусова «Народное образование Якутии за 10 лет».

[24] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.2, д.69, лл.1, 2, 14.

[25] https://pandia.ru/text/77/304/31301-2.php

[26] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.3, лл.5-6.

[27] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.73, лл.3-4, 7.

[28] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.4, л. 8.

[29] https://cyberleninka.ru/article/n/ob-organizatsii-yakutskogo-pedinstituta

[30] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.27, лл.19-20.

[31] Там же, ф.58, оп.41, д.42, лл.10-19, 36, 44-49.

[32] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.23.

[33] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.6.

[34] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.23.

[35] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.4.

[36] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.39, лл.3, 4, 5.

[37] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.39, л.18.

[38] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.38, л.9.

[39] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.2, л. 81.

[40] Журнал «Советская Якутия», №4-5, 1930 г., стр.41, статья З. Аблязина «О ходе строительства и подготовке к стройсезону».

[41] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.2, 46.

[42] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.32.

[43] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.10, л.67; л.2. л.72.

[44] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.2, л.91.

[45] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.2, л.85.

[46] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.2, 61.

[47] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.32.

[48] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.39, л.1.

[49] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.4, л.32.

[50] Филиал Национального архива РС (Я), ф. П-3, оп.193, д.25, л.1.

[51] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, лл.10-11. «Катар желудка» – старое название гастрита.

[52] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.15, л.7.

[53] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.32.

[54] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.15, л.32.

[55] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.15, л.44.

[56] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.15, л.7.

[57] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.2, л.71.

[58] Газета «Автономная Якутия», №187, 10 мая 1936 г.

[59] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.11, лл.5, 10.

[60] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.34.

[61] Национальный архив РС (Я), ф.52, оп.25, д.17, л.21.

[62] Там же, ф.52, оп.25, д.17, лл.30, 103.

[63] Газета «Социалистическая Якутия», 15.08.1936 г., стр.3, колонка новостей; Кыым. – 1936. – Балаҕан ыйын 6 күнэ. – 205 (2697), в версии https://pvs-rgo.ru/2021/10/25/amerika-surunalyyһa-saha-siriger/

[64] Национальный архив РС (Я), ф.58, оп.41, д.36, л. 48. Жилищем личинок комара-анофелеса являлись лишь застойные водоёмы, Сайсары, Талое, Заложное и Солдатское (у ул. Губина) озёра были тогда проточными.

[65] Архив МВД РС (Я), ф.3, оп.1, д.11, л.180.

[66] Национальный архив РС (Я), ф.52, оп.25, д.17, лл.30, 103.

[67] Архив МВД РС (Я), ф.3, оп.1, д.17, лл.470-471.

[68] Национальный архив РС (Я), ф.52, оп.25, д.17, лл.22-40.

[69] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.23.

[70] Национальный архив РС (Я), ф.Р-828, оп.1, д.4. лл.3-9.

[71] Там же, ф.Р-828, оп.1, д.4, лл.14, 31.

[72] Д.С. Жегусов. Отутус сыллар ааннарын сэгэттэххэ, Якутск, «Кемуел», 2007 г., стр.31.

[73] Журнал «Америка», №3, 1994 г., стр.19, статья С. Брайли «Старейшие университеты Америки».