Russian
English
Chinese
Радио «Свобода»
Радипрограмма «Классный час»
Опубликовано 17.07.2011 18:00
Тамара Ляленкова Тема сегодняшней программы: реформа высшего образования, которая также подошла к своему идеологическому завершению, хотя произошло это менее заметно, чем в системе среднего образования. Более того, несмотря на громоздкость поставленных перед высшей школой задач, отдельные университеты уже демонстрируют свои достижения и некоторые из них в «Классном часе» представят ректор Северо-Восточного федерального университета Евгения Михайлова и начальник Управления по развитию проектной деятельности СПБГУ Федор Казин. А о возможных путях развития расскажут исполнительный директор Национального фонда подготовки кадров (НФПК) Ирина Аржанова и президент фонда.
Итак, сегодня мы говорим о результатах тех перемен, которые были начаты в российской высшей школе некоторое время назад и которые должны были бы ввести ведущие университеты России в мировое образовательное пространство. Следуя международным примерам, в том числе Китая и Германии, в России были определены высшие учебные заведения, получавшие преимущества перед другими – 8 федеральных, 29 исследовательских и 2 национальных университета.
Как они этим воспользовались, рассказала исполнительный директор Национального фонда подготовки кадров (НФПК) Ирина Аржанова, выступая на конференции «Ведущие университеты России в контексте европейских тенденций развития высшей школы».
Ирина Аржанова: Что у нас сегодня сложилось, какая ситуация, какие направления поддерживаются? Давайте посмотрим. Исследовательские и федеральные университеты, группа ведущих ВУЗов, куда входят 20 исследовательских, 8 федеральных и 2 национальных университета. В основном, особенно, если говорить об исследовательских университетах, которые я знаю гораздо лучше, около 70-80% финансирования идет на оборудование, довольно существенные средства на развитие информационных ресурсов, небольшие совсем деньги на повышение квалификации и совсем минимальные средства ы оставили для разработки новых образовательных программ.
И исследовательские, и федеральные университеты оцениваются по некоему перечню показателей, которые они сами для себя заявили и по которым их оценивают ежегодно, а сейчас даже чаще. Но это показатели, которые, в общем, в большей мере ориентированы на оценку самого университета, как он продвигается относительно самого себя. Сегодня было 10 программ, завтра 15 программ. Вчера было 5 статьей на одного человека, завтра – 6 статей на одного научно-педагогического работника. Нормальные показатели, они вполне выполняют свои функции.
Можно к ним цепляться, потому что не везде правильная методика выбрана, не везде они независимы от внешних факторов. Поэтому, собственно, Министерство образования сейчас создало две комиссии. Одну комиссию для исследовательских университетов, другую для федеральных университетов, куда привлекли людей со стороны, из бизнеса, для того чтобы со стороны посмотреть на эти показатели, в том числе, на методики, которые используются для оценки деятельности университетов. Наверное, эти показатели будут в какой-то степени корректироваться, меняться. И в этом году с федеральными университетами мы пока отчитываемся за использованные средства сами для себя. Но как только мы выходим на уровень правительства со сдачей отчетов о том, что же произошло, особенно в федеральных университетах, которые давно работают, оказалось, что очень сложно сформулировать даже не результаты, а эффекты, которые дали вложенные средства. Эффекты для общества, эффекты для регионов, эффекты для экономики, эффекты для каких-то отраслей или предприятий. То есть эта группа показателей, мало того, что фактически не затронута, даже подходы к оценке не разработаны.
Тамара Ляленкова: Это была Ирина Аржанова.
Впрочем, не надо забывать, что все изменения, в конечном счете, должны быть направлены на улучшение качества высшего образования, не как самоцели, а как инструмента для профессиональной жизни. Свой следующий вопрос я задала президенту фонда "Новая Евразия" Андрею Кортунову.
Как вам кажется, Андрей Вадимович, та реформа, которая в высшем образовании происходит - разделение на исследовательские университеты, федеральные, это действенные меры по улучшению высшего образования? Эта политика продуктивная, может быть, относительно зарубежного опыта? Потому что все-таки Россия, хотя и идет своим путем, как уверяют, но существует идея, что надо бы вписываться в международное пространство, в том числе образовательное.
Андрей Кортунов: Видите ли, большинство экспертов согласны с тем, что в России слишком много ВУЗов, что такое распыление ресурсов по большому числу вузов снижает качество. Если взять крупный российский областной центр-миллионник, как правило, в таком городе от 30 до 40 ов, включая филиалы московских ов, частные учебные заведения. Это, конечно, много. Средний размер российского университета меньше, чем средний размер университета в Америке или даже в большинстве европейских стран. По логике, конечно, укрупнять стоило бы. Это концентрация ресурсов, это экономия за счет масштаба, возможность более рационального распределения средств. Однако. Как только вопрос об укрупнении, объединении или о закрытии переводится в практическую плоскость, сразу же возникает очень много проблем.
Например, взять федеральные университеты. Идея федеральных университетов заключалась как раз в том, чтобы объединить несколько ов. И на базе этого объединения создать что-то более крупное, более зрелое, что-то более эффективное. Первые федеральные университеты были созданы в Ростове и Таганроге – Сибирский и Южный. Я знаю, что в Южном федеральном университете процесс объединения четырех ВУЗов еще географически разнесен. Он шел и продолжает идти очень болезненно – разные традиции, разные культуры, конечно, личностный фактор. Все это продвигается очень тяжело, не говоря уже о юридических сложностях. Это первый момент, который надо учитывать. Процесс этот болезненный.
Второй момент. У нас сейчас есть около 40 ведущих университетов. Из них примерно половина – это Москва и Питер, а 20 разбросаны по всей России. Представьте себе, что вы губернатор какой-нибудь области или республики, еще лучше. К вам приходят люди из университета и говорят – вот мы посмотрели на ваш университет, он не очень хороший, пожалуй, мы его закроем. У тебя в области или у тебя в республике не будет университета. Представляете, что это такое для губернатора или для президента республики?! Если в регионе России, в крупном регионе нет ни одного классического университета, то что будут думать люди, которые там живут? Какое будущее они смогут планировать для своих детей? Что будет думать политическая элита региона, у которой отбирают университет?
Здесь много факторов, которые, строго говоря, к образованию не имеют отношения, но, тем не менее, являются очень важными. Поэтому любые изменения, связанные с укрупнением, объединением, они, конечно, были и будут болезненными, но от них тоже никуда не уйти, хотя бы по демографическим основаниям. Просто не будет больше такого спроса на образовательные услуги. В 90-е годы помимо того, что просто было больше детей, еще была и потребность переподготовки взрослых. И тогда стали открываться всякие дополнительные факультеты менеджмента, прикладной социологии и политологии. Правовые факультеты стали возникать повсеместно. Технические ы стали вводить гуманитарные дисциплины. Но этот период уже прошел. Поэтому все равно процесс консолидации, очевидно, сокращения числа ов возникнет. В каких формах? Насколько болезненно? Будет ли в этом какую-то роль играть министерство или все произойдет стихийно? Сказать пока что трудно. Во всяком случае, на данный момент можно констатировать, что были закрыты несколько филиалов. Но на фоне того, что в России существуют почти 1,5 тысячи ов, чуть меньше, закрытие нескольких филиалов приказом министерства, конечно, не решает проблему.
Тамара Ляленкова: Собирание федеральных университетов, собирание университетов вообще – это достаточно сложный процесс. Потому что под одну крышу собираются и научные институты, плюс разные учебные заведения с разными культурами. Это один аспект. Второй это необходимость адресоваться и к зарубежному опыту, то есть использовать Болонский процесс по назначению, передвигаться. Вот эта разница культур образовательных, как Вы думаете, большая преграда на пути успешных российских студентов?
Андрей Кортунов: Если говорить о совместимости и несовместимости, то эта проблема появляется на разных уровнях.
Тамара Ляленкова: Ну, российская образовательная культура все-таки очень сильно отличается и от любой зарубежной.
Андрей Кортунов: Она отличается в том смысле, что у нас, к сожалению, несколько архаические методы преподавания. У нас, скажем, очень большая учебная аудиторная нагрузка на студента – четыре пары в день. Это очень много. Когда студенту заниматься самостоятельной работой? Причем, какие это пары? Это лекционная нагрузка. Очень часто в ах преподаватель читает лекции по бумажке, а студент записывает то, что, в общем, он мог бы прочесть в учебнике. Наши семинарские занятия тоже немножко архаичны по тому, как они организованы.
Скажем, сейчас в Европе есть такая технология как процесс обучения, построенный на решении задач. Когда не преподаватель читает лекцию и даже ведет семинар, а группе студентов предлагается некая задача, которую они должны решить. И в процессе решения задачи они должны найти информацию, они должны продумать некую схему логическую, которая позволила бы им эту задачу решить. И они, таким образом, набирают знания в интерактивном режиме.
А в России избыточность аудиторной нагрузки, перегруженность студентов и преподавателей, кстати, преподаватель тоже работает очень много.
Тамара Ляленкова: Преподавателям некуда деваться.
Андрей Кортунов: Есть такая шутка про университет. Реформировать университет – это все равно, что перебазировать с одного места на другое кладбище: это дело очень сложное, достаточно грязное. И, главное, что нельзя рассчитывать на поддержку изнутри. Университет консервативен. Преподаватели… Конечно, бывают харизматические ректоры. Пришел новый человек, все решил поменять. Но в основном система инерционна. Есть учебный план, есть традиции, сложившиеся коллективы. Поэтому рассчитывать на то, что преподаватели в едином порыве выступят за какие-то радикальные изменения, довольно сложно. По крайней мере, этого мы не видим почти нигде.
Другое дело, что если создать систему стимулов… Министерство пытается, кстати, это делать – появились новые гранты. Но, конечно, среда остается консервативной и устойчивой к любым изменениям. Тем более что во многих университетах, когда с преподавателями говоришь, рассказывают историю реформ последних 20 лет. Заключение такое, что ни одна реформа ничего не улучшила, а только ухудшила. Поэтому чем меньше будет реформ, чем меньше будет изменений, тем лучше – оставьте нас в покое, мы уж как-нибудь сами разберемся. А если хотите помочь, дайте денег. Это тоже, конечно, позиция уязвимая. Потому что российское образование сейчас проигрывает глобальную гонку. Если у нас все так замечательно, то почему все так плохо? Тем не менее, эта позиция понятна и психологически, наверное, она оправдана. Люди устали от реформ. Они хотят стабильности. Они хотят предсказуемости. Они хотят иметь возможность планировать хотя бы на 3-5 лет вперед. Только так университет может развиваться.
Другая проблема – мы переходим на Болонскую систему, разделяем образовательный процесс на бакалавриат, магистратуру, но во многом это разделение носит механический, формальный характер.
Тамара Ляленкова: И мне кажется, здесь возможен тот же эффект, что и с ЕГЭ, просто еще не пришло время. Я спрашивала некоторых студентов из московских ВУЗов, но студентов, приехавших из регионов. Они не очень понимают, что такое Болонский процесс и разделение на две ступени.
Андрей Кортунов: Я думаю, что, конечно, это проблема не только студентов. Это проблема рынка труда, поскольку работодатель очень редко воспринимает бакалавра как человека, имеющего законченное высшее образование. Для многих кадровиков – это какой-то недоучка. Поэтому его ценность на рынке труда очень часто ниже, чем могла бы быть.
Тамара Ляленкова: Но, с другой стороны, Андрей Вадимович, тут есть некий момент лукавства. Часто говорят о том, что кадровики про бакалавров не знают, но, как правило, диплом спрашивают главным образом тогда, когда человек идет на государственную службу.
Андрей Кортунов: У нас, если уж говорить об этом, не спрашивают диплома часто потому, что работодатель во многих случаях считает, что все равно надо переучивать выпускника заново, что никакие знания, которые были получены в е, или почти никакие, все равно реально не пригодятся. И смотрят не столько на то, что данный кандидат знает, а как он реагирует на внешние импульсы, насколько он подвижен, насколько быстро схватывает, насколько гибок, насколько он коммуникабелен – это тоже проблема. Есть статистика, больше половины российских выпускников работают не по специальности, а в некоторых категориях до 90%.
Тамара Ляленкова: С другой стороны есть статистика, что даже на рабочие специальности предпочитают брать людей с высшим образованием.
Андрей Кортунов: Это тоже верно. Конечно, образование – консервативный институт. Когда мы жалуемся, что образование не поспевает за рынком, отстает – это понятно. Это существует во всем мире. Но когда разрыв становится очень большим, тогда возникает проблема. Тогда возникает необходимость модернизации образовательных процессов.
Тамара Ляленкова: Впрочем, несмотря на то, что разрыв между российским образованием и экономической жизнью страны не так уж велик, модернизация профессиональной школы, о которой говорил Андрей Кортунов, ведется не первый десяток лет. О том, что именно в процессе реформ меняется в ведущих российских вузах, рассказала исполнительный директор Национального фонда подготовки кадров Ирина Аржанова.
Ирина Аржанова: Если посмотреть на проекты, на три знаменитых постановления – все это миллиардные деньги. 12 млрд., 19 млрд., 8 млрд. даются под эти постановления. Посмотрим, на что идут эти деньги. Развитие и сотрудничество университетов с бизнесом, инфраструктура исследования разработки, внедрение, модели взаимодействия университетов и предприятий. Третье постановление предусматривает приглашение ведущих ученых – но это также исследования, это также инфраструктура через создание и насыщение лабораторий, в которых эти ученые работают. Федеральная целевая программа «Кадры» научно-педагогические и научные кадры для инновационной России до 2013 года – это тоже программа, которая в основном сфокусирована либо на поддержке научно-образовательных центров, инфраструктуры, либо на проведении исследований в этих научно-образовательных центрах или исследований под руководством приглашенных бывших соотечественников. Частная, в общем, поддержка людей, но тоже через инфраструктуру, через исследования. То есть, в основном, все эти крупные суммы средств направлены на массированное насыщение системы высшего образования инфраструктурными элементами, поддержку исследований и усиление инновационной составляющей, коммерциализацию.
Выпадает из сферы внимания само образование, как основная функция работы университетов. Она выпадает не потому, что ы не занимаются этим. Они все равно этим занимаются. Это их основной вид деятельности. Они по своему текущему финансированию эту работу оплачивают. Но нет того стимулирующего усилия, которое заставило бы людей думать, перерабатывать свои программы, внедрять новые, работать с другими целевыми аудиториями и т. д.
В этом, мне кажется, ключевое отличие европейского подхода и российского подхода. Потому что в Европейском Союзе, в европейских странах помимо того, что поддерживается инновационная составляющая в исследованиях и в разработках, все-таки существуют программы и оценки образовательных достижений, и развитие педагогических технологий, и специальные программы вклада университетов в региональное развитие. Там нет такого крутого замыкания на исследования и разработки.
Мне кажется, что это наше упущение, которое, наверное, объективно связано со сложившейся ситуацией и в экономике, и в потребностях экономики. Но это напоминает ситуацию начала 2000-х годов, когда возник сильный крен в сторону социологии, экономики, политологии, когда инженерное образование было забыто. И теперь снова выпадает какая-то грань выпадает гуманитарное образование, выпадают социальные науки, которые остались ничуть не менее важными, чем они были какое-то время назад. И нельзя сказать, что за те первые пять лет, пока их поддерживали, они сильно развились, и их можно бросить, они сами будут выживать. Нет такого.
Тамара Ляленкова: Ирина Аржанова права – государственная воля не всегда учитывает интересы рынка, расположенного на таком обширном пространстве. Например, в недавно образованном Северо-Восточном федеральном университете увеличили прием будущих экономистов, число которых так активно призывал сокращать президент.
Идея о том, что высокий уровень образования может изменить социальную и экономическую жизнь страны получила продолжение в образовательной политике, и одним из главных направлений здесь стала так называемая инновационная деятельность. Что нужно для того, чтобы в вузах рождались новые полезные идеи, рассказал начальник управления по развитию проектной деятельности СПБГУ информационных технологий, механики и оптики Федор Казин.
Федор Казин: Для того, чтобы развивать в университете инновационные направления, нужна некая инфраструктура, которая будет связывать административный офис, нужна команда, которая работает также в структуре ректората с основными базовыми факультетами, они производят основной прибавочный продукт. А именно – образовательные услуги, научную и инновационную деятельность университета.
В основе этой системы лежат люди, которые работают на кафедрах университета, но которые одновременно имеют желание заниматься вопросами коммерциализации, вопросами развития проектной деятельности, а с другой стороны, являются предметными специалистами в своей области. Они выступают своего рода связующим звеном между административным импульсом, который идет из центра, и основными базовыми функциями университета, людьми, представляющими эти функции.
Второе – это, естественно, система информационного обеспечения данной деятельности. Смысл этой системы в том, чтобы обеспечить информационную прозрачность внутри ВУЗа. Основная проблема, что никто ничего не знает - кто, что делает, куда какие заявки подает. И для того, чтобы эту ситуацию изменить, эти люди должны поддерживаться соответствующей информационной системой.
Третье – это повышение квалификации – тренинги, которые проводятся для представителей профессорско-преподавательского состава, административно-управленческого персонала и направлены на то, чтобы соответствующие навыки и компетенции воспитать, развить и т. д.И, наконец, институциональная поддержка, которая выражается в форме разнообразных документов, решений, регламентов и структур.
Итак, проектные менеджеры факультетов. Это люди, на которых держится вся эта система. Они изъявили желание этим заниматься, и были назначены соответствующими деканами или заведующими кафедрой.
Таким образом, мы получили реальную заинтересованность людей, поскольку сначала у них спросили – хотят или нет, а потом мы получили административную поддержку. После того, как проект инициирован, устанавливаются контакты с коллегами из других факультетов. Они работают в рамках временных творческих коллективов по разработке проектов, как мы это называем, то есть на предпроектной стадии до подачи заявки они тащат на себе основную нагрузку работы. Пока еще нет никаких денег. Пока еще никакой грант не выигран. Занимаются информационной поддержкой своих собственных коллег на кафедрах и на факультетах. Потом они фактически управляют данным проектом, но не всеми проектами. Потому что если им дать возможность управлять всеми проектами, то они перестанут разрабатывать новые проекты. Поэтому, как правило, они управляют только тем, которым без них управлять было бы невозможно, поскольку требуется их компетенция.
Информационная система базируется на двух направлениях. Первое направление – это социально-корпоративная сеть, которая создана на платформе SharePoint, второе – это база данных проектов на платформе Oracle, которые друг с другом взаимодействуют на уровне верхнего уровня информации. То есть все сотрудники университета могут знать, какие проекты в ВУЗе есть, но дальше в глубину информации по проекту они могут попасть только в случае, если руководитель соответствующего проекта знает этого человека, понимает и хочет его в эту среду допустить. Одна – социальная сеть – более открыта, туда могут включиться и не сотрудники, вторая сеть – база данных – там уже финансы, там уже управление проектом, туда поступают данные только для сотрудников ИТМО. И вот взаимодействие этих двух сетей создает, с одной стороны, возможность вливания новой крови в проектную деятельность, а, с другой стороны, четкого контроля.
Система проектной деятельности как бы пропущена сверху вниз через вертикаль университета. Это обеспечивает возможность ее реального функционирования, потому что, естественно, проблем огромное количество. Эти проблемы на каждом шагу. Каждый небольшой коллектив ставит все новые вопросы, которые возникают в процессе практической деятельности.
Также эта система стимулирует так называемое предпринимательское сознание. Готовность к риску – желание что-то делать, выстраивать консорциумы, заниматься развитием малого и среднего бизнеса и т. д. Все это требует, естественно, чтобы кто-то наверху был готов к тому, что его подчиненный может оказаться в ситуации негативного результата. Если человек боится этого, тогда система не работает. Соответственно, административная вертикаль инфраструктуры позволяет людям поверить в том, что если что-то не получится, то не накажут за то, что не получается, если ты пытаешься что-то делать.
И вот это предпринимательское сознание, которое выстраивается в современном российском университете, оно, в том числе, через этот механизм прорастает. И все больше людей становятся участниками системы проектного менеджмента. Люди постепенно вовлекаются, поднимается второй эшелон, третий эшелон. Люди начинают верить, что что-то можно начинать делать, и приносят конкретные результаты в виде привлеченных средств из внешних источников.
Тамара Ляленкова: Таким образом, вузы получают дополнительную возможность зарабатывать деньги, чтобы, наверное, на них развиваться дальше. Впрочем, большинство государственных вузов и сегодня имеют доход от платного обучения, но, видимо, недостаточный. Я спросила у президента фонда «Новая Евразия» Андрея Кортунова:
Сейчас университеты получили возможность заниматься деятельностью, которая может приносить деньги. Есть такое экспертное мнение, что это вредно. Понятно, что профессор, который думает о своем проекте, будет меньше думать об успеваемости студентов, меньше с ними будет заниматься.
Андрей Кортунов: Тут вопрос целеполагания. Скажем, в университетах сейчас создаются бизнес-инкубаторы, технопарки, центры трансфера технологий и прочие такие подразделения, которые должны как бы приучать студента к предпринимательству, к зарабатыванию денег.
Тамара Ляленкова: И заодно приносить…
Андрей Кортунов: И заодно приносить деньги. И вот здесь для меня всегда вопрос – что является главным? Если главная задача – это превратить университет в коммерческое предприятие, зарабатывающее деньги, то мне кажется это неправильно. Потому что для этой задачи существуют другие организации, существуют венчурные фонды, разные компании, госкорпорации. Их много – организаций, которые должны зарабатывать деньги. Но! Если мы создаем все эти технопарки, бизнес-инкубаторы для того, чтобы готовить лучших выпускников, то есть готовить людей, которые будут ориентироваться в новом мире, которые смогут после выхода из университета создать свою маленькую компанию или поступить в большую компанию, но в большой компании показать свои способности к предпринимательству, - вот тогда это все очень важно. Мне кажется, что было бы неправильно заставлять университеты любой ценой становиться коммерческим предприятием. Тогда это уже будет не университет, а что-то другое.
Но иметь всю эту инфраструктуру, позволяющую студенту стать перспективным участником новых экономических отношений – это важно. И, конечно, наши студенты, наши выпускники очень часто оказываются неготовыми к современной жизни. Я не хочу сказать, что это вина только университетов. Потому что в России нет малого бизнеса не потому, что университеты плохие, а потому что общая среда – правовая, административная, экономическая – не поощряет развитие малого бизнеса. Тем не менее, и университеты должны внести свой вклад в решение этой проблемы.
Что мне не очень нравится, это когда даже со стороны министерства делаются такие высказывания, что вот, мы сейчас вложим в университеты миллиард рублей или сколько-то там, а потом пусть университеты сами зарабатывают, пусть сами о себе позаботятся. Так не бывает. Даже если посмотреть на самые успешные западные университеты, американские университеты, Стэндфордский, Гарвард, они же не зарабатывают деньги на рынке. Да, у них иногда появляется доход от того, что есть какие-то патенты, которыми они владеют. Да, они получают какие-то деньги от своих технопарков. Но это не те деньги, на которые университеты живут.
Тамара Ляленкова: К тому же тут есть опасность: в России как-то все своеобразно преобразуется.
Андрей Кортунов: Ну, конечно. В России опять-таки все по-своему. Очень часто, например, возникает проблема – деньги большие, но они приходят в ноябре, а отчитаться надо в декабре. Вот ректор сидит и думает, как ему за месяц потратить деньги, причем на что-то хорошее, и отчитаться, чтобы Счетная палата потом не задавала вопросов. Сложно.
Тамара Ляленкова: Это по-прежнему происходит?
Андрей Кортунов: Конечно. Или, например, на что можно тратить деньги? Очень часто бывает так, что на научную инфраструктуру можно тратить деньги, то есть купить какой-нибудь современный микроскоп, а на научные исследования тратить деньги нельзя. Или, скажем, можно потратить деньги на оборудование, но нельзя тратить деньги на расходные материалы. Поэтому стоит какая-нибудь такая машина и не очень хорошо используется, потому что не предусмотрено финансирование обслуживания этой техники. Здесь у нас, к сожалению, много чисто бюрократических, административных, финансовых ограничений, которые снижают эффективность использования этого ресурса. Тем не менее, конечно, университеты за последние годы, по крайней мере, те группы, примерно 40 университетов, которые являются лидерами, получили очень значительные дополнительные ресурсы, в некоторых случаях сопоставимые с их изначальными бюджетами. Если посмотреть на оснащенность оборудованием, инфраструктурную поддержку, если посмотреть на вложения в те же здания, наши университеты, крупные региональные университеты, конечно, меняются. Но пока что это еще не сказывается на их конкурентоспособности в глобальном масштабе. Нельзя сказать, что к нам сейчас повалили толпы иностранных студентов, преподавателей, как-то принципиально изменилась позиция российских университетов в международных рейтингах. К сожалению, пока что об этом говорить еще рано.
Тамара Ляленкова: Может, надо просто всех уволить? Ну, не всех, но значительную часть.
Андрей Кортунов: Уволить-то можно, но где взять других? Надо тогда либо отказаться от образования как сектора экономики, либо начинать все заново, или создавать параллельную систему. У нас ведь существует частное образование. Но посмотрите – можно ли сказать, что наше частное образование по своему качеству намного превосходит государственное? Наверное – нет. За редким исключением. И потом, как говорил один мой знакомый – если вы хотите закрыть какой-то ВУЗ, пусть даже очень плохой, пусть даже в каком-то отдаленном регионе, то сразу начинайте строить рядом тюрьму. Потому что образование – это еще и профилактика социальных проблем. Если молодежи будет некуда идти, если она не пойдет в студенческую аудиторию, если она окажется на улице, то вы можете получить последствия, о которых сейчас не задумываетесь.
Тамара Ляленкова: Андрей Вадимович, мы говорим о высшем образовании, а не о начальном специальном и не о среднем специальном?
Андрей Кортунов: Со средним специальным у нас свои проблемы.
Тамара Ляленкова: Я имею в виду, разницу полюсов – тюрьма или институт.
Андрей Кортунов: Если бы у нас сохранилась хотя бы советская система среднего профессионального образования, все эти техникумы, ПТУ, то, может быть, тогда многих наших проблем и не было бы. Но факт тот, что эта система в значительной степени оказалась разрушенной. Частично эта система была передана регионам. У регионов денег нет. Самые лучшие куски были приватизированы. Поэтому в какой-то степени высшее образование сейчас берет на себя функции, по крайней мере, часть функций среднего специального. Это необязательно плохо.
Если посмотреть, скажем, на Америку, у них есть система небольших ВУЗов, которые обслуживают потребности данного региона, штата или даже графства. Они выдают дипломы – ниже чем бакалавры, два года. Это фактически подготовка «синих воротничков» – медсестер или механиков. Это что, высшее образование, среднее образование? Я думаю, для американцев это не принципиально. Важно то, что они производят выпускников, которые реально востребованы на рынке труда, которые могут найти себе работу, вполне достойную работу с неплохой зарплатой. Поэтому если наши бакалавры, неважно где эти бакалавры получают образование – в техникумах или в университете, или в специализированном е, но если эти бакалавры получают диплом и их на рынке труда воспринимают – ну, и слава Богу. Что мы будем цепляться к каким-то терминам – высшее это образование, не высшее, не полное высшее. Все это, мне кажется, схоластические споры.
Тамара Ляленкова: Андрей Кортунов прав – профессиональное образование должно давать профессию, которая обеспечит человеку достойную жизнь. Правда, в российской экономической ситуации сделать правильный прогноз довольно сложно, однако в только что образованном Северо-Восточным федеральном университете, кажется, нашли правильное решение.
Мы обсуждаем опыт нового – Северо-Восточного федерального университета, который был создан на базе Якутского государственного университета. Теперь в его составе – 3 филиала, 9 институтов и 9 факультетов. Удивительно, впрочем, другое – почти все выпускники этого и прошлого года нашли работу по специальности. Об этом рассказала ректор университета Евгения Михайлова.
Евгения Михайлова: Мы сегодня с гордостью говорим о том, что достигли хороших цифр. Востребованность по специальности 93-95%, а по отдельным специальностям практически до 100%. У нас трудоустроены все выпускники-специалисты 2010 и 2011 годов. Но что скрывать, например, бакалавр - инженер-строитель, 4 года, бытует такое мнение, что это человек, который не имеет законченного высшего образования. Поэтому мы решили обеспечить молодому человеку получение специальности и по рабочему, по начальному или среднему профобразованию. Нам сегодня вместе с Союзом работодателей и с Ассоциацией строителей удается решить эту проблему. Я очень надеюсь, что инженер-строитель, бакалавр, например, будет иметь еще и специальность нормировщика. То же самое в этом году с энергетиками. Поддержка «Якутскэнерго» дала возможность молодым инженерам-энергетикам получить еще и специальность, например, электрика 6 разряда. А стопроцентное трудоустройство как раз говорит о том, что молодые люди рабочих специальностей не боятся.
Тамара Ляленкова: Насколько я поняла, вы бакалаврам даете возможность получить рабочую специальность высокой квалификации. Таким образом вы подстраховываете человека, чтобы он мог найти себе работу. Это означает, что люди с высшим образованием все-таки не очень востребованы в регионе?
Евгения Михайлова: Вы правильно отметили – создание условий для молодых людей, быть готовыми ко всему в этой жизни. В этом плане, если они будет владеть параллельно с получением высшего образования еще и рабочими специальностями, хуже не будет. Будет только лучше.
Тамара Ляленкова: Все-таки высшее образование не настолько востребовано в регионе, чтобы в большом количестве…
Евгения Михайлова: Востребовано. Более 44 тысяч нужны не только с техническими специальностями, не только инженеры, но практически по всем направлениям. Например, по контрольным цифрам приема 2011 года, по тем заявкам, которые делали отрасли - и промышленные, и градостроительные, мы на 54% увеличили прием на экономические специальности, несмотря на то, что на самом высоком уровне говорили, что не надо больше готовить экономистов и юристов. Надо – хороших юристов и хороших экономистов. На 60% мы увеличили план приема на технические специальности. По итогам Олимпиад, которые мы в этом году проводили, 16 тысяч участвовало: на первом туре – около 10 тысяч, второй тур – 3 тысячи. Очень серьезный интерес, и я вижу, что будет хороший набор.
И если раньше университет принимал по математике с 21 баллом, то в прошлом году мы увеличили до 40 баллов. Коллеги откровенно боялись, что будет недобор, тем более, что физику и химию тоже подняли до 36 и 38 баллов. А в этом году мы даже объявили, что те, кто желал бы быть математиком… Но здесь надо объяснить. У нас очень много хороших учредителей. АФК-Система, МТС они попросили математиков. "Мегафон" тоже попросил математиков-аналитиков. И для того чтобы подготовить действительно хороших математиков-аналитиков, (им инженеры не нужны, у них теперь все измеряется блоками и т. д.) мы подняли нижнюю границу до 80 баллов. И я сегодня уже знаю, что на эти 25 мест уже 120 человек желающих. Потому что стипендия будет 10 тысяч. Плюс благодаря той программе, которая есть у той же «»и у того же «»эти студенты будут ездить, как раньше говорили, по всему Союзу. Практика ориентированного обучения им обеспечена.
Тамара Ляленкова: Самые популярные специальности, на что идут в ваш университет?
Евгения Михайлова: В университете, скажем, по итогам прошлого года, самыми популярными профессиями были автодорожные специальности. На одно место 20-22 человека.
Тамара Ляленкова: А куда ребята едут учиться, если они не поступают в свой университет?
Евгения Михайлова: У нас была налажена очень хорошая система, еще первым президентом республики – Михаилом Ефимович Николаевым. Был создан Департамент по подготовке и расстановке кадров. И практически ежегодно 700-800 молодых людей набирались во все ВУЗы РФ. Ежегодно их обучалось около 5 тысяч человек – в ВУЗах и Сибири, и Дальнего Востока, и Москвы, и Санкт-Петербурга. Только в одной Москве – более 2 тысяч студентов, например, по тем специальностям, которые востребованы в экономике Якутии. Эта традиция у нас сегодня продолжается.
После того, как был введен ЕГЭ, это дало некую экономию для республиканских бюджетных средств. У нас практически до 60% выпускников школ стали поступать в ВУЗы, тогда как Якутский госуниверситет берет только 10%.
Тамара Ляленкова: А откуда к вам приходят преподаватели? Это выпускники университета, которые остаются и продолжают научную деятельность? Есть ли приглашенные преподаватели?
Евгения Михайлова: У нас 1450 преподавателей. 1200 – это те, кто работает на стабильной основе, а остальные совместители. Примерно 80% - это те преподаватели, кто уже давно работает. В основном, они выпускники университетов Дальнего Востока. Из них более половины – около 60% - выпускники Якутского государственного университета. Есть выпускники Ленинградского университета. Есть выпускники и МВТУ, Новосибирского университета, МГУ.
Передо мной, конечно, не стояла такая задача, что я должна половину или 30% взять и уволить, пригласить из других регионов. Поэтому я решила, что первые два года они все будут учиться. Надо сказать, что 25% уже работающих сегодня преподавателей только за этот учебный год прошли семинары, курсы и т. д. Где-то человек 10 преподавателей приехали из-за рубежа. Это в основном Япония, Китай, Южная Корея, Англия и Франция. Затем мы вошли в состав Университета Арктики, здесь у нас работают преподаватели из Норвегии, Финляндии, из Центральной России. Мы пригласили пятерых преподавателей, в первую очередь, носителей языка, и два преподавателя приехали из Америки.
Зато своих преподавателей мы направили, кого в магистратуру в Кембридж, например, кого в Чикагский университет.
Конечно, иногда сложно принимать решения, есть такие преподаватели, которым 85-90 лет. Они продолжают работать, и при этом хотели бы еще и дальше работать. Совершенно искренне они говорят, что использование компьютерных информационных технологий – это не самое главное, это как инструмент. Может быть. Но то, что студентам хочется более внятной речи, хочется, чтобы профессор мог слышать их ответы, это тоже надо учитывать. Я знаю, что большинство наших университетов имеют таких профессоров, в серьезном возрасте. Хотелось бы, конечно, чтобы каким-то образом они учебные заведения покинули. Это сложноно я уже создала 1 сентября прошлого года совет наставников. Люди, которые имеют опыт, помогут становлению университета.
Тамара Ляленкова: Ректор СВФУ Евгения Михайлова, в отличие от многих своих коллег, считает, что главная задача проводимых реформ – изменение качества образования, поэтому сначала надо переучивать преподавателей.
Вернуться к «Классному часу» Радио Свобода можно на нашем сайте в разделе радиопрограмм или в авторских проектах: http://www.svobodanews.ru/content/transcript/24266500.html